Через несколько недель после прибытия, когда соломенные матрасы стали почти совсем плоскими, а винтовки покрылись крапинками ржавчины от росы, в одной из палаток произошел забавный случай. Сержант по имени Майрон Фелпс, тридцати трех лет, но с виду гораздо старше — на гражданке он был шахтером, — бережно стряхнул пепел с большой сигары, которые недавно стали выдавать всем желающим, и сказал:
— Вот что, ребята, хватит вам твердить про вашу Германию. Только и слышно: Германия, Германия, — он потянулся, лежа на спине, и хлипкая койка под ним заходила ходуном. Одну руку он подсунул под голову, а другой лениво жестикулировал, держа в ней сигару. — Я в смысле, чего бы вы делали, окажись вы в этой вашей Германии? А? Шлялись бы по бабам, хватали трепак и сифилис, ходили бы с синими яйцами, вот и все, а еще лакали бы шнапс с пивом и размякали бы и теряли бы всякую форму. Так или не так? Нет уж, по мне, здесь оно в сто раз лучше. Свежий воздух, крыша над головой, харч плюс дисциплина. Настоящая мужская жизнь.
Поначалу все думали, что он шутит. Прошло по меньшей мере пять секунд — все уставились на Фелпса, потом друг на друга, потом снова на Фелпса, — прежде чем раздался первый взрыв смеха.
— Господи боже, Фелпс, мужская жизнь! — воскликнул кто-то, а другой подхватил: — Ну и придурок же ты, Фелпс! Редкий придурок!
Ошеломленный этим шквалом насмешек, Фелпс кое-как сел; его глаза вспыхнули, губы скривились в убогой пародии на гнев, а на щеках загорелись красные пятна.
— А как насчет твоей сраной шахты, Фелпс? Там тоже была мужская жизнь?..
Он сидел беспомощно, пытался заговорить, но никто его не слышал, и вскоре на него стало жалко смотреть. Судя по его лицу, он прекрасно понимал, что выражение «мужская жизнь» теперь разойдется по другим палаткам, будет звучать там под новые взрывы смеха и не оставит его в покое до самого конца пребывания в роте.
Рядовой первого класса Пол Колби все еще смеялся вместе с остальными, выходя из палатки, чтобы отправиться на встречу с капитаном Уиддоузом, но не огорчился, когда смех за его спиной постепенно утих. Бедняга Фелпс получил сержанта после Балга, потому что из всего их отделения уцелели только он да еще один боец, и ему светило очень скоро лишиться нашивок, если он собирался и дальше выставлять себя дураком.
Было тут и кое-что другое. Возможно, у Пола Колби и не хватило бы духу признаться в этом самому себе, но он был согласен с Фелпсом как минимум в одном: ему тоже начали нравиться простота, порядок и беззаботность здешнего существования, этой жизни в палатках на лугу. Здесь ты не должен был ничего доказывать.
