На этот раз ее голосок прозвучал неожиданно слабо:
— Что?
— Нет такого закона, по которому муж не может изнасиловать собственную жену, — сказал я и вышел за дверь.
Я следовал их указаниям, зарегистрировавшись в отеле под вымышленным именем, но в течение этих трех дней действовал по своему усмотрению. Если мне и нужна была безопасность, я обеспечивал ее себе сам. До этой сделки несколько одиночек и некая прекрасно организованная группа уже пытались добраться до меня в надежде на жирный куш; мне пришлось долго прятаться и ускользать — результатом были проутюжившая мне бедро пуля и несколько свернутых голов по ту сторону. В конце концов мне удалось выработать прикрытие, через которое они не могли проникнуть. Я не хотел начинать все сначала. Это был не лучший путь.
Отель на Шестой авеню, на котором я остановил выбор, был делового типа, где тебя никто не трогал, а окружающая обстановка казалась достаточно заурядной, чтобы в ней затеряться. Я заплатил аванс, сел за телефон и к двум тридцати уже знал, где искать Бернис Кейс, после чего вновь погрузился в ночную жизнь, которая была мне так близка.
Андре держал бар без предрассудков: днем там обслуживали людей из офисов, до полуночи разных чудаков, а самый странный народец — после закрытия. А в качестве основного блюда подавали чили, если ваш желудок мог справиться с пожаром, который он там вызывал.
Она сидела в крайней кабинке, макая в тарелку с чили крекеры «Ритц», поглощенная чтением раннего выпуска «Ньюс»; когда я присел напротив, она бросила на меня быстрый, непонятный взгляд и спросила:
— Вы голодны?
Забавно, но она выглядела как дружелюбный котенок. Смерила меня взглядом, решила, что я не в лучшем положении, и уже была готова разделить со мной свое блюдо.
Я повидал немало шлюх в свое время. В этой профессии были такие, кто просто не знали ничего другого: некоторые были вынуждены этим заниматься, а другие занимались этим потому, что им это нравилось. Но на них все равно стояло клеймо. Это сквозило в их глазах, отражавших усталую опытность грязной жизни, в выражении лиц, в котором было отвращение к себе или к тем, кто ими пользовался; ранние морщины, считавшие дни за годы, покрывали их лица и тела. Бернис Кейс отличало странное отсутствие подобных примет. Если в ее лице и читалось что-то, то это было сострадание. В глазах Бернис светилась счастливая улыбка, а рот цвел красным цветком удовольствия. Ее светлые волосы были шелковисто-блестящими, и их неяркий тон говорил о том, что цвет настоящий. Юная свежесть была во всем: в том, как приподняты груди, как свободно и непринужденно двигалось ее тело.
