— Да, вероятно, видели. Я квестор капуцинского монастыря в Иссоаре.
— Как там поживает отец Амвросий?
— Наш уважаемый настоятель отец Амвросий три дня назад почил в бозе.
Капеллан и монах молча перекрестились.
Одилия всматривалась в монаха испуганным взглядом.
Несмотря на свою седую бороду и сгорбленность, капуцин не казался старым; на лбу не было морщин, а глаза сияли всем блеском молодости.
Дрожащая, как птичка под взором змеи, Одилия встала и, взяв под руку свою подругу, шепнула ей: пойдем со мной в парк.
Шато-Моран взял под руку Телемака де Сент-Беата и тоже вышел из залы. Монах-капуцин, отказавшийся от прогулки, остался один в зале. Едва он остался один, как выпрямился во весь рост и, сжимая кулаки, воскликнул:
— Она должна быть моею.
И дьявольская, зловещая улыбка искривила его красивые губы.
Одилия и ее двоюродная сестра Иоанна исчезли между деревьями парка. Одилия бежала впереди, а Иоанна старалась ее догнать.
Зачем ты так бежишь?
— Спеши за мною, — ответила девица Шато-Моран, прибавляя шагу.
Парк был обширен и от замка тянулся более чем на два лье. Молодые девушки углублялись в чащу, держась узкой дорожки. Полная луна сияла на небе; сквозь ветви деревьев блеск се волшебным светом освещал молодых девушек, молодых и прекрасных, из коих одна была спокойна и улыбалась, другая, напротив, была встревожена. Кролики, испуганные шумом шагов, убегали в кусты, и соловей прерывал свою восхитительную песню. Дорожка кончилась у беседки, окруженной высокими деревьями. Тут стояла каменная скамья, и Одилия предложила подруге сесть.
Сердце ее билось, она опустила голову и задумалась.
— Что с тобой случилось, сестра? — спросила Иоанна.
— Ничего. Мне пришла в голову сумасшедшая мысль. Я испугалась.
— Чего ты испугалась?
— Ты присматривалась к физиономии капуцина? Не заметила ли какого-нибудь сходства?
— Не заметила.
— А я тебе скажу, что этот человек не монах вовсе, не старик, ему самое большее тридцать лет, и я уже где-то встречалась с его огненными проницающими глазами.
— Но он говорит в нос и притом по-латыни.
— Донат говорит в нос, а Рауль знает латинский язык.
— Если так, то нам следует сообщить наши подозрения твоему отцу. Очевидно, переодевшись, этот человек должен иметь дурные намерения. Я сейчас же побегу сообщить.
— Остановись! Отец только посмеется над нашими подозрениями. Притом очень может быть, что этот человек настоящий монах.
— Значит, ты не уверена? Тем лучше! Какое нам, в сущности, дело: ряса ли не пристала этому человеку или человек этот не стоит рясы?
