Так прошел вечер. Утром он – на сей раз без похмельного синдрома – отправился по делам и умудрился выполнить свою дневную программу довольно быстро. До настоящего окончания дел, было еще, конечно, далеко, но провинциальная бюрократия устроилась так, что принимала посетителей лишь в первой половине дня, а потом становилась неуловимой даже на малом пространстве этого городка. «Мобильной связи на вас нет!» – бормотал Сергей перед очередной закрытой дверью. Деваться было некуда, и он часа в два снова оказался в своем номере, благо дальше километра от него и не удалялся и передвигался только на своих двоих. «Ни к чему им тут сотовая. Только деньги зря потратим», – сетовал он.
В номере он, конечно, почти немедля принял горизонтальное положение, хотя и с книжкой в руке. Но, одолев две-три страницы, полез зачем-то в конец, потом неизвестно почему принялся читать с середины.
Это была ночь лунного затмения (13/V) – оно поразило меня неожиданностью… Я объяснил Сабет, почему Луна, полностью покрытая земной тенью, все же четко виднеется на темном небе (тогда как в новолуние диск не виден) и кажется даже объемней, чем обычно. Не сияющий шар, как всегда, а словно шар, словно мяч, словно угасшее светило, словно огромный оранжевый сгусток остывающей магмы в глубинах вселенной. Не помню, что я говорил в тот час. Сабет тогда впервые поняла (это я помню), что я всерьез принимаю то, что происходит между нами, и поцеловала меня, как никогда прежде. Однако затмение было, пожалуй, тягостным зрелищем – огромный сгусток материи, который плывет, вернее, несется, в пустоте, вызывал зримый образ того, как, земной шар, тоже плывет – вернее, несется – во мраке вселенной. Кажется, я говорил о жизни и смерти в общем виде; и мы оба были взволнованы, потому что еще никогда не видели такого полного затмения Луны, даже я не видел; и впервые у меня возникло тревожное чувство, что девушка, которую я до сих пор считал ребенком, в меня влюблена. Во всяком случае, в ту ночь, когда мы вернулись в гостиницу, простояв на набережной Роны до тех пор, пока не начали дрожать от холода, она сама пришла ко мне в номер.
Он на полуслове провалился в небытие, откуда вернулся часа через три со страшной мыслью: что же я буду делать ночью? Странно, как, оказавшись вырванными из привычной среды обитания, теряем мы какую-то путеводную нить, которая ведет нас по жизни в обычных обстоятельствах. Он проваландался еще полчаса, посмотрел на часы, потом подошел к телефону и набрал свой домашний номер. Гудок, другой, третий – потом Наташкин голос:
