чувство, овладевшее им при невменяемом, баснословном известии Петра Щапова о том, что не кто иной, как он, дачный архетип Петр Щапов, он, капитан третьего ранга в отставке, пятидесяти трех лет от роду, сын собственных родителей, он, бывалый и полуголый моряк, прижимая к груди початую и проклято огромную бутылку шампанского «Дом Периньон», липкий от пролившегося вина и холодного пота, скрывался в заданное время на просторных и пыльных антресолях его, Подорогина, бывшей квартиры. Это, однако, еще было не все. Давая себе отчет в сути содеянного, бывалый и полуголый моряк тогда же, на антресолях, постановил не только явиться с повинной, но и, сколь сие мыслилось возможным, искупить свою вину. Человек он небогатый, пенсию, как и всем небогатым людям в стране, ему задерживают, однако, имея возможность приторговывать с собственного огорода и пасеки, некий НЗ-капиталец он все-таки сколотил. Посему да не почтет Василий Ипатич за труд принять скромные сто американских долларов, как нынче принято говорить «капусту», и не замнет ли — выражаясь в том же духе — «базар»? «Капусту» Подорогин принял, но, выпив водки, забросал Петра Щапова вопросами: знакомы ли ему имена следователей городской прокуратуры Уткина и Ганиева, кто, кроме него, еще мог знать о предстоящем «событии», не падал ли кто-нибудь в тот день с крыш прилегающих домов, находится ли у него в квартире прослушка, и проч. Ответов ни на один из этих вопросов, разумеется, Петр Щапов не знал и только раскрывал на них рот. Когда же он оказался за дверьми офиса и ковылял с распростертыми руками к лестнице, Подорогин, запершись, уже плохо понимал, кого ему удалось задурачить больше — бывшего соседа или себя самого. Он и не думал до сих пор, что известие об измене Натальи, ожидаемое и даже долгожданное в своем роде (если, конечно, случившееся вообще могло быть истолковано категориями адюльтера), способно до такой степени взбесить его. Если бы Петр Щапов сразу и вразумительно изложил смысл своего визита, Петру Щапову, конечно, было бы несдобровать. Даже сейчас Подорогин не мог сказать, как далеко зашло бы все в таком случае. Но, получив время для передышки (началом которой запомнил вытаращенные глаза Ирины Аркадьевны), он — не столько Щапова, сколько себя — принялся заваливать этими спасительными уточнениями. Как бы то ни было, живой и невредимый, Петр Щапов возвращался сейчас домой, а ему перепало лишних сто долларов. Вот только новенький календарь был уже никуда не годен.
