— Вы человек очень знающий, — искренне сказал Поленов, — и я вам доверяю, но не знаю, с чего начать.
— Начните с имени, — сказал Остромов, — так будет всего вернее.
— Моего? — переспросил Поленов.
— Не обязательно. Можно с имени человека, занимающего ваши мысли.
— Знаете ли вы Морбуса? — произнес Поленов, замирая. Он впился глазами в лицо масона и заметил в лунном свете, что непроницаемая маска чуть дрогнула, словно за тяжелой занавеской промчался беглец.
— Ежели вы имеете в виду Григория Ахилловича, то этого человека я знаю, — медленно выговорил Остромов.
— Да, его, — выдохнул Поленов.
— Чем же я могу служить вам? — Лицо Остромова несколько переменилось, Поленов поклялся бы, что Морбус масону неприятен.
— Это мой враг, — прошептал Поленов, — он отнял у меня все.
— Должен вам сказать, — помолчав, сказал масон, — что враг у вас могущественный.
— Я это знаю, — заторопился Константин Исаевич, — и если бы не это, не решился бы… но мне теперь окончательно ясно, что всему виной он.
Остромов смерил его оценивающим взглядом. Что-нибудь женское, скорей всего жена. Сам Бог посылает этого маниака. На таких людях и созидаются новые церкви.
— Что же собственно вам угодно? — спросил Остромов участливо. — Следует знать, что в такие ночи, как эта, хорошо начинать справедливое дело, но опасно — дурное.
Он был мастер на такие формулы, подходящие к любой ночи во всякое время.
— Дать мне он не может ничего, — сбивчиво заговорил Поленов, — и я ничего не хочу, кроме справедливости. Он отнял дочь.
Все правильно, подумал Остромов.
— Дочь вернуть нельзя, но я хочу, чтобы он не смел жить. Я хочу разоблачения, не отмщения, а только чтобы он больше не смел. Ведь есть другие, он может увлечь и погубить. Она в последний год ходила к нему, повесила на постели знак. Потом захотела выйти из его власти, и тогда он решился. Если вы его знаете, вы должны знать, какой это человек.
— Это страшный человек, — раздельно произнес Остромов.
— Но вы можете, я верю. Мы вместе можем, — бормотал Поленов. Он почти не пил у Михаила Алексеевича, но был как пьяный. — Вы просто мне посланы, никто другой не верит. Если бы вы взялись, я был бы раб ваш, я взял бы на себя исполнение. Но один я не могу, он обладает защитой. У него свой круг…
— Круг легко построю и я. При вашем содействии я мог бы… Совокупными усилиями мы остановили бы их. Но поймите, — Остромов поднял палец, — внутренняя война! Братья и так разделены, и время для нее сейчас не лучшее.
