Порядок полный и молчаливый.
В Риге того времени смели шуметь только пароходы во время навигации.
Отец сидит в кабинете; подписывает бумаги; проверяет чертежи; мешать ему не надо.
Станет он действительным статским советником, умрет в Берлине и будет похоронен на русском кладбище.
Михаил Осипович имел неплохую библиотеку, были там и книги по истории. Думал архитектор, что жизнь построена навечно и для него и для его детей.
Родится сын; тут опять повезло: родился именно сын.
Пойдет сын в реальное училище: в гимназии латынь трудна, а в институте она бесполезна. Кончит реальное, поедет в Петербург, поступит в Институт гражданских инженеров, что кончил отец, жить будет у бабушки: это дешевле; кончит хорошо; поступит на военную службу вольноопределяющимся; пойдет на казенную службу, будет получать жалованье, да еще иметь частные договора на постройки.
Дома станет подписывать бумаги и проверять чертежи.
Женится, у него пойдут дети.
Сергей Михайлович писал про себя так:
«Я не курю.
Папенька никогда не курил.
Я ориентировался всегда на папеньку.
С пеленок рос для того, чтобы стать инженером и архитектором.
До известного возраста равнялся на папеньку во всем»[1].
Это подчинение и вызвало протест. Эйзенштейн в главе «Мальчик из Риги» («Мальчик-пай») описывал детство свое как время печали.
«Однако откуда такая ущемленность?
Ведь ни бедности, ни лишений, ни ужасов борьбы за существование я в детстве никогда не знал» (т. 1, стр. 221).
…Пока все идет по-папиному, только жена слишком красива. Но это пройдет, останется жена из богатого дома; сын получит наследство; его буксирные пароходы потащат на его баржах уголь по Неве мимо Зимнего дворца, мимо гранитных набережных к мощеным откосам фабричных районов.
Фрахт невысокий, но загрузка постоянная.
Все это неколебимо, как Россия; неколебим Петербург.
Но пароходы Ивана Ивановича везут не только каменный уголь, который приходил как балласт на иностранных пароходах.
Пароходы везут революцию – уголь для машин.
Растут окраины Петербурга, умножаются люди, которые идут на заводы.
Когда они бастуют, улицы темнеют от пиджаков мужчин-рабочих, белеют от платков работниц.
Сергей станет режиссером в кино, хотя кино пока еще почти не существует.
Сергей снимет штурм Зимнего дворца, хотя дворец пока стоит непоколебимо.
Этого не представляет архитектор Эйзенштейн.
Пока хозяева зданий города непоколебимы, как подписи на бумагах.
Они непоколебимы, как подписи самых старших начальников.
