Из кузен вышли, почтительно кланяясь, сыновья Савелия. Их было четверо, все крепыши, широки в плечах, синеглазые, а ростом даже и повыше отца. На всех - кожаные запоны, обуты кто в лапти, кто в валеные сапоги. Среди них был ещё и пятый - нанятый молодой работник, родственник кузнеца.
- Павлуня, - ласково обратился отец к молодшему сыну, ещё безбородому и безусому. - Вынеси-ка, сынок, князеву рубаху.
Павел поклонился отцу в знак почтения и благодарности за приятное ему поручение и легкой походкой, низко наклонясь под притолокой двери, прошел внутрь толстобревенной прокопченной кузни.
- Токмо рубаха ещё не готова, - предуведомил Савелий. - Рукава да подол недоклепаны.
- Ничто, - сказал князь.
Павел вынес кольчугу и с поклоном передал её отцу, тот в свою очередь преподнес её князю. Положив кожаные перчатки на высокую золоченую луку седла, Олег Иванович принял кольчугу и взвесил её на руке. Тянула она фунтов на пятнадцать. При осмотре её карие глаза князя потеплели, загорелись. Радовала прочная склепка мелких ровных колец, сцепленных так, что каждое колечко соединялось с четырьмя. Для нарядности кольчуга была украшена двумя рядами медных колец.
- Сколь же потребовалось проволоки? - спросил Олег Иванович.
- Да саженей, эдак, триста.
- Пожалуй, хороша будет рубаха. Что ж, Савелий, коль изготовишь в два дня, труд твой оплачу вдвое щедрее.
- Почто такая спешка, князь-батюшка? - осмелился полюбопытствовать Савелий.
Ответил уважительно:
- Дело предстоит. Бранью нам грозят.
Савелий испуганно вскинул брови:
- Хто? Татарове?
Он хорошо помнил о набеге царя Наручади Тагая. Картина полусожженного Переяславля с пепелищами, остовами глинобитных печей ярко стояла перед глазами. Правда, двор Савелия уцелел - крыши дома и всех дворовых построек были предусмотрительно обложены дерном, - но страх перед новым приходом татар жил в нем неискоренимо.
Князь объяснил, что на сей раз грозят московиты. Савелий покачал головой:
- Стало быть, в отместку за Лопасню? Худо дело... худо.
- Не накаркал бы, - строго заметил молчавший доселе окольничий Юрий. - Отчего худо? Тагая побили, московита из крепости погнали... Нам ли робеть? К тому ж, Володимер Пронский - наш заединщик.
- Прости, господин, - простодушно сказал Савелий, - а слышно, Володимер-то воротит от нас нос...
- Глупая молвь - пыль по ветру! - с сердцем сказал околь-ничий.
Вслушиваясь, князь невольно и не в первый раз замечал, что Юрий Кобяков старается, при случае, выгородить Владимира Пронского. Это следствие ли только близости его к высшей пронской знати? Не затевает ли он недоброе? Может быть, и в самом деле стоит прислушаться к предостережению Павла Соробича?
