Трофимов махнул рукой и из строя выбежали четверо бойцов. Полицаи тут же были подхвачены под руки и их потащили от шалаша. Младший все так же продолжал безучастно смотреть в землю, будто все это происходило не с ним и расстреливать сейчас будут кого-то другого. Второй пленный, тот самый Прохор, пошедший в полицаи за обещанным немцами довольствием, вдруг выпрямился и зло сверкнул глазами.
— Сука ты большевистская! — бросил он капитану. — Мало я вас в двадцатом резал! Всех вас сволочей перестреляют!
Крики становились все тише и тише по мере того, как предателей уводили дальше в лес. Один раз голос полицая запнулся — видимо один из конвоиров, не выдержав, врезал ему под ребра. В конце концов они стали практически не слышны вовсе, а после двух хлопков, прозвучавших практически слитно, и вовсе прервались.
На следующее утро я проснулся с первыми лучами солнца. Вообще-то я люблю поспать, но, поскольку вчера проспал весь день, проснувшись, чувствовал себя бодрым и полностью отдохнувшим. Большинство населения лагеря тоже уже проснулось. Партизаны сновали туда-сюда по хозяйственным делам, к которым меня так никто пока и не подключал — сказалось влияние моей дефицитной здесь специализации подрывника и ореол вечной занятости, созданный Треповым. Я немного посидел на своей импровизированной постели из набитой листьями мешковины, наблюдая за жизнью лагеря и пытаясь выбрать наиболее важную из двух насущных проблем — сначала позавтракать или помыться? В итоге победило желание привести себя в порядок. Нормально не мылся я уже очень давно — не считать же мытьем обливание водой из ведра? — и тело время от времени начинало чесаться. О запахе лучше промолчу.
Взяв трофейное мыло, я направился на поиски реки из которой партизаны брали воду. Участь таскать воду меня, как я уже говорил, за время моего пребывания в лагере, миновала и где эта река находится я представлял довольно смутно. В конце концов я просто пристроился за бойцом, уходящим куда-то в лес с пустыми ведрами. До реки мы шли минут десять. За это время я успел познакомиться со своим проводником, который, угостившись сигаретой, сразу сделался очень разговорчивым.
— И правильно командир этих шлепнул! — говорил он на ходу, выражая эмоции взмахами ведер. — Я так думаю — всех их, предателей, к стенке надо!
Я затянулся сигаретой и что-то промычал в ответ. Восприняв это как знак согласия, боец, кстати, его звали Сережей, продолжил поносить предателей Родины.
