Он готов был осудить, более того, возненавидеть себя.
С горечью взглянул он на небо и увидел… падающую звезду!
Но она не падала, а двигалась, переходя из одного «тлеющего» созвездия в другое. В иное время Анд заинтересовался бы этим, попытался найти объяснение, но сейчас он лишь бездумно загадывал желания (конечно же, связанные с Эльмой!), пока звезда не скрылась совсем.
Мысли Анда прервались знакомой одышкой и тяжелыми, но столь родными шагами.
Мать отыскала его здесь, в темноте, бродя вдоль берега.
Она села рядом, тяжело дыша, и обняла сына за плечи.
— Горевала, да-да, мать. Никак не найти, да-да, сыночка.
Анд молча приник к такому теплому, мягкому телу, перенесясь мыслью в детство. Он лег и привычно положил ей на колени голову. Она нежно перебирала пальцами его курчавые волосы.
Мать призналась, что боится, как бы Анд снова не поплыл «туда».
Анд ответил, что не хочет помогать Жрецу в его изуверстве.
Мать вспоминала, что при ней два раза чинил Жрец жестокую расправу на площади Синей травы. Запугивал толпу бурундцев, добивался послушания. И не помышлял никогда ни о каком Добре, кроме имущества. Ей страшно вспоминать об истошных криках истязаемых. Она удивилась, как только Жрец мог додуматься до этого.
Анд ответил, что не он додумался, а скорее, видел картинку в старой книге. Когда Анд наткнулся на нее в Доме до неба, то содрогнулся.
— Ненавистные предки были. Да-да, сейчас лучше, — вздохнула мать.
Анд возразил, что не всегда. У них в период средних веков должность судьи передавалась по наследству, и в назидание сыну с его отца, уличенного в продажности, живьем сдирали кожу. Художник изобразил лютую казнь. Должно быть, Жрец тоже поднимался когда-то в Дом до неба.
— Поднимались. Да-да, поднимались, — согласилась мать.
Анд не спросил, с кем вместе поднимался в книгохранилище Жрец, чтобы научиться жестокости.
Оба замолчали, думая каждый о своем — или об одном и том же?
Потом Анд удивился, что Жрец не торопится схватить его. Уж не поднесла ли ему мать достаточно Добра, чтобы он смягчился?
Мать горько вздохнула и заметила, что у нее не найдется столько Добра, чтобы ублажить ненасытного.
Анду стало тепло и уютно, хотелось думать, как в детстве, что мать все может и с ним, пока он с ней, ничего не случится. И вообще его страхи за себя и за Эльму подобны ужасной картинке в старой книге, которую можно захлопнуть.
Он заговорил о прочтенных книгах и вдруг спросил, замечала ли мать в небе падающие звезды. А потом, уж совсем неожиданно, прочитал ей, как недавно в темноту, строки древнего поэта.
