— Что ж, отличный комплимент, Дэвид, — сказала она, — но мой, я думаю, его побьет.
— Как?
— Когда я с тобой, мне кажется, я знаю, кто я.
Тем вечером, после приезда мистера Эндрюса, когда она попыталась объяснить, что она ощутила при виде плачущего отца, Дэвид утешал и успокаивал ее, как мог. Но она довольно быстро отстранилась и ушла горевать в одиночестве в другую комнату, и оттуда долго не доносилось ни звука — на его вкус, даже слишком долго.
— Слушай, — сказал он ей, — почему бы тебе не написать ему письмо? Подожди три-четыре дня, если хочешь, чтобы вышло поделикатнее. После этого можно будет забыть о том, что произошло. Так люди и поступают, если присмотреться. Люди учатся забывать.
Через полтора года они поженились в пресвитерианской церкви, расположенной неподалеку от огромного университета, в котором тогда работал Дэвид. У них была просторная старая квартира, которую гости часто находили «интересной», и некоторое время у них не было других потребностей, кроме как наслаждаться друг другом.
Но вскоре Дэвид стал проявлять упорное и настойчивое беспокойство по поводу ужасов вьетнамской войны. Он произносил гневные речи на занятиях, помогал распространять петиции и устраивать митинги в университете, он даже несколько раз напился по этому поводу — тихо, в одиночку, — и с трудом добравшись до кровати в два или три часа ночи, долго бормотал что-то невнятное, пока не забылся в тепле, исходящем от спящей рядом Сьюзен.
— Знаешь, что, — сказал он однажды вечером на кухне, помогая ей с посудой. — Думаю, Юджин Маккарти[1] может оказаться величайшим героем американской политики второй половины века. На его фоне побледнеют даже братья Кеннеди.
Чуть позже тем же вечером он начал жаловаться на академическую жизнь, которую вообще-то никогда не любил.
— Преподаватели просто выключены из жизни, — заявил он, театрально разгуливая по комнате со стаканом в руке. Она устроилась со своей швейной корзинкой на диване и заделывала разошедшийся шов на его брюках.
— Боже ж ты мой, — продолжал он, — мы читаем о мире, мы его обсуждаем, но мы к этому миру непричастны. Нас держат под замком — где-то далеко на обочине или высоко в облаках. У нас нет никакой роли. Мы даже не знаем, как ее можно сыграть.
— Твоя роль всегда казалась мне важной, — сказала Сьюзен. — Ты употребляешь весь свой профессионализм, чтобы научить других тому, что знаешь сам. Таким образом ты расширяешь их кругозор и обогащаешь умы. Разве это не роль?
