Люба – Любовь… или нескончаемый «Норд-Ост» | страница 3
«Польская репетиция» тут же отозвалась во всех углах «соцлагеря». Запланированный погром, естественно, прежде всего, вернулся на место рождения. Я ощутил это на своей спине.
Немедленно.
Полгода назад был запрещен мой роман о «космополитической истерии в МГУ» сталинских лет. Издательство «Советский писатель» рассыпало набор книги, готовой к выпуску. Естественно, я высказал публично в Союзе писателей СССР все, что о наших идеологах из ЦК думаю.
Власть была явно взбешена: началась фантасмогория. Были запрещены все мои книги, их изъяли в один и тот же день изо всех публичных библиотек страны. В Лейциге издавался сборник о пограничниках, где был напечатан мой рассказ о памирском шофере. Этот рассказ в пять страничек выдирали из всего тиража в сто тысяч экземпляров.
«Маразм крепчал», говорили старики-писатели.
Член Политбюро, председатель Высшей партийной комиссии при ЦК КПСС старый и костлявый, как беглец из Освенцима, латыш Арвид Янович Пельше кричал на меня так, что стал задыхаться. В запарке даже поставил меня в один ряд с такими «врагами Сталина и всего советского народа», «извергами», как Бухарин, Каменев и Зиновьев. Я поежился. Запахло каторгой или пулей. «Возьмут у выхода из ЦК?»
Когда Пельше на мгновение затих, я бросил ему: «Постыдился бы, старый человек!»
Весь партийный комитет, привыкший к слезам и раскаяниям изгнанников, вскочил на ноги, взревев в негодовании и страхе так, словно я бросил в них осколочную гранату РГД.
Спустя четверь века один из моих гонителей в министерстве Любви заместитель главы КГБ Андропова отставной генерал от жандармерии Филипп Бобков, в своих мемуарах вспоминал обо мне, своей жертве, скорее сочувственно: «Писателю за выступление, по существу правильное, хотя, пожалуй, излишне эмоциональное… перекрыли кислород – рассыпали набор книги, перестали печатать, вынудили эмигрировать… А всю вину сваливали на КГБ…»
Генерал Филипп Бобков, невинная овечка, четверть века назад говорил, как легко понять, совсем иным тоном и совсем иное, запечатленное ныне в моем литературном сайте, в разделе «автобиография». Бог с ним, старым волком, выдающим себя за красную шапочку…
Когда пришел от бившегося в истерике Пельше – я уже упоминал об этом в одной из своих книг – дома ждал меня сосед, известный журналист, он сказал, что только что вернулся из Дома творчества Малеевка, и старые писатели «Твард» (Так журналисты звали Твардовского), Александр Бек, Вениамин Каверин и другите просили тебе сказать…. Гриша, передаю дословно: «Тебя исключат из партии… Уже исключили?.. Потом, как водится у нас, посадят. – Он взглянул на мою заплакавшую жену, помолчал. А потом, не сразу, продолжил: «Из опыта тридцать седьмого года они, старики, знают. Раскается жертва или упрямится, все равно, та же ДЕСЯТКА. Они просят, очень просят устоять, не раскаиваться.. Это важно для всех…»