Наш Современник, 2004 № 06 | страница 71



Сегодня, когда кремлёвская внутренняя политика — пусть лишь внешне-орнаментально, декоративно и конъюнктурно, но всё же сдвинулась в сторону державности так, что патриотами стали звать себя даже те, для кого сей титул лет 10 назад был бранным ругательством, — почему же сегодня наши ораторы, оракулы и литвожди не просвещаются и не вдохновляются колокольным многозвучьем, исходящим от этой книги великого сына России? Где то, что всегда предшествует фундаментальным исследованиям — обмен мнениями между ведущими литераторами и деятелями искусства на страницах прессы, “круглые столы”, где хотя бы в Малом зале ЦДЛ устроенный вечер или читательская конференция, либо встреча с тем же А. С. Белоненко? Где хоть несколько минут разговора об этой книге на телевидении? Пока что — риторические вопросы...

Не странно ли: валом прокатились пространные рецензии, статьи и прочие отклики по страницам “Лит. России”, “Литгазеты” и “Дня литературы” — отклики на книгу, в которой опубликована переписка между Виктором Астафьевым и Валентином Курбатовым. Ведь в иркутском издательстве она вышла, а вот же какой резонанс... Нет, не странно: в ней и впрямь немало занимательного и колоритного, читать её местами весьма интересно, но... без особого напряжения ума и сердца. Столь же легко, с любезной литераторским натурам “крупной солью светской злости” и писать о ней можно... А вот “Музыка как судьба” иного подхода требует. Не только что анализировать, но и просто читать её вдумчиво (тут опять привожу слова Ст. Куняева) — “всё равно что по минному полю идти”. Говорить об этом творении откровенно — значит принимать огонь на себя. Принимать на себя, на свою душу ответственность за всё, что произошло с твоим Отечеством . Принимать на себя как на русского человека вину за то, что сейчас, сегодня в России творится. Признавать, что и ты сам повинен, и твой родной народ повинен в бедах и несчастьях России.

А — не хочется... Гораздо “комфортней”, много вольготней числить себя среди витязей патриотическо-оппозиционного стана, живя с “удобными представлениями о России”. У Свиридова же — очень неудобные, без кавычек. Вот он, вспоминая бедования своей студенческой юности, говорит, что его товарищи по общежитию “глумливо относились” к его музыкальному сочинительству, и подчёркивает: “Увы! Это характерно для русских, пишу об этом с большим огорчением... желание унизить своего же товарища, такого же “русского нищего”, как и они сами”.