“Немцы теперь, милок, везде, — с горечью сказала другая, что помоложе, с перевязанной рукой, — только в лес они теперь остерегаются соваться... Ступай прямо по этой тропке, примерно через три километра выйдешь на поляну, где увидишь хутор. Дождись темноты и постучись в крайнюю от леса хату. Там тебя накормят и научат, куда идти…”
Женщины отправились дальше, а Костя продолжил свой путь. Он еще не дошел до поляны, когда услышал громкую, незлобиво-добродушную брань: “А, шоб тебя! Каб тебя волки зажрали!” Из-за деревьев показался небольшого роста мужик в серой, с рваными рукавами поддевке, в резиновых опорках на тощих ногах, который гнал перед собой хворостиной комолую бело-рыжую корову. Оглянувшись на хруст шагов, остановился, с испугом вгляделся в осунувшееся, с черными губами лицо незнакомца. Спросил строго, как давешняя старуха: “От немцев утек?” Костя откровенно рассказал мужику о себе, о своей внезапно навалившейся на него изматывающей болезни.
— Почекай меня тут, на открытое место не высовывайся, днем это опасно, — предупредил мужик, когда они вышли на опушку. — Я принесу тебе что-нибудь поесть.
Он погнал свою корову через поляну, Костя на всякий случай — кто знает, что у старика на уме? — переместился в сторону, затаился в густом кустарнике, сквозь зелень которого хорошо просматривался весь хутор. Он видел, как мужик завел корову в хлев, как, пошаркав затем на крыльце опорками, вошел в хату. Через некоторое время он вышел, оглядевшись по сторонам, неторопливо направился к лесу. “Эй, — негромко окликнул беглеца старик и, завидев приближающегося к нему с противоположной стороны Костю, похвалил его: — Молодца, что осторожничаешь. Время теперь смутное, как говорится, доверяй, да проверяй”.
Из-за полы поддевки старик достал небольшой сверток; развернув его, протянул Косте краюху хлеба и заткнутую тряпицей бутыль с простоквашей: “Сейчас поешь, а когда стемнеет, приходи вон к той пуне. Я рассказал старухе о твоей хвори, она доброе снадобье приготовит”.
Дождавшись темноты, Костя крадучись пробрался к указанному ему стариком сараю, где тот уже ждал его. В жарко натопленной хате небольшого роста старушка приветливо оглядела его, указала на скамью под образами: “Седай, сынок, к столу и перво-наперво выпей это”. Достав с полки жестяную кружку, она налила в нее из стоящего на пригнетке печи чугунка что-то темное, пахучее: “Пей. Это тебе поможет... А теперь поешь”. На столе появились глиняная миска с наложенной в нее горкой рассыпчатой картошкой, соль, кринка с густой простоквашей. Старик, прижав к груди круглый хлебный каравай, отрезал ножом несколько кусков, положил их перед Костей: “Ешь, сынок, может, и наших сыновей кто-нибудь, если придется, покормит...”
