В этом письме весь Тютчев, нетерпеливый, бескомпромиссный патриот своей родины, моментально загорающийся всеобщим подъемом, становящийся сразу же ярым сподвижником Горчакова, нетерпимый к действиям Наполеона. И конечно, он был горд ходившим по Москве спискам письма к нему дипломата, старшего советника Министерства иностранных дел барона Александра Генриховича Жомини (1814—1888), которое тот написал по поручению Горчакова. Поэт непременно был бы и в числе участников банкета в поддержку позиции министра иностранных дел, если бы московский обер-полицеймейстер, генерал от кавалерии Федор Федорович Трепов (1812—1889) не запретил обед и манифестации. Но смелые депеши Горчакова уже давали повод думать, что европейская коалиция не решится на войну с Россией.
* * *
Москва, 1 августа 63
Я вчера опять видел Полонского при его обратном проезде через Москву. Он в восторге от Овстуга и от своего пребывания у вас и жалеет только, что оно не продлилось недели и месяцы. Слушая его рассказы, я испытывал некоторую, даже большую зависть. В самом деле я чувствую каждый день как бы тоску по родине, думая об этих местах, которыми я так долго пренебрегал.
Завтра, 2 августа, императрица и ее свита покидают Царское Село, чтобы предпринять путешествие в Крым, но, к большому моему сожалению, остановки распределены таким образом, что мне невозможно будет повидать Анну, хотя бы на минуту. Первая ночевка будет на полдороге между Петербургом и Москвой, а вторая — за Москвой, которую минуют, проехав по соединительной ветви, находящейся в версте от Московского вокзала. Государь сопровождает свою жену до Нижнего и затем прибудет сюда на два дня. Но я думаю, что меня уже здесь не будет в это время. Все думали, что путешествие императрицы не состоится, и очень удивились ему в Москве...
Что касается новостей, то теперь минута затишья. По-видимому, коалиция недоумевает перед положительно миролюбивыми стремлениями Англии. Впрочем, все три ноты должны быть теперь в Петербурге, и мы скоро узнаем, в чем дело. — Во внутренней политике Муравьев продолжает творить чудеса. Я только что читал самый покорный и верноподданнический адрес, подписанный 500 дворянами-помещиками Виленский губернии. Какое, однако, жалкое отродье эти поляки, несмотря на всю их храбрость. — Здесь я жил в самом центре московской прессы, между Катковым и Аксаковым, служа чем-то вроде официального посредника между прессой и Министерством иностранных дел. Я могу в сущности смотреть на свое пребывание в Москве как на миссию, не более бесполезную, чем многие другие...
