“И все же дело не в Хонеккере, — подумал Андрей, откинувшись на спинку заднего сиденья автомобиля, несшегося на большой скорости по ночному автобану на юг к Кельну. — Дело в нас самих. Мы их предаем. Какие слова ни говори, а это так. Все это видят и чувствуют. Другой вопрос, зачем мы это делаем. Если ситуация требует пожертвовать малым, чтобы спасти большое, то оправдание происходящему есть. Хотя оно и жестокое. Основатель ГДР Ульбрихт говорил, что главное — сохранить социализм. Это означает обязательно сохранить Советский Союз. Без СССР дело социализма обречено на гибель. Если спасение СССР потребует пожертвовать ГДР или еще какой-либо социалистической страной, на это надо идти. Это интернациональный долг любого сознательного коммуниста. Но почему СССР подошел к опасной черте? Какой враг подогнал его к краю пропасти? Да и есть ли в мире вообще враждебная сила, способная сделать это? Никто не подгонял, — решил Андрей. — Сами туда движемся, неизвестно зачем. Так перестройку, как мы, никто не делает. Однако же мы очутились там, где мы есть. Висим над пропастью. Значит, единственно разумное — это сбросить балласт и постараться выкарабкаться назад, чтобы никогда больше не оступаться. Но думают ли так в Кремле? Что движет нынешним руководством КПСС?
Андрей тяжело вздохнул. Ответа на этот вопрос у него не было. Он вспомнил, как несколько месяцев тому назад приезжал в Бонн Тыковлев, участвовал в съезде компартии, беседовал с Мисом и другими товарищами, катался по стране, разговаривая с руководством социал-демократов, а потом как бы невзначай спросил у Андрея, а нужна ли стена в Берлине, не пора ли от нее избавиться.
— Можно избавиться, — съязвил Андрей, — если вы заодно готовы были бы избавиться и от ГДР. Стена, конечно, штука для нас непопулярная, но потерять ГДР было бы, наверное, во сто крат более неприятно.
Тогда Тыковлев промолчал. Было непонятно, решил ли он неудачно пошутить или, почувствовав, что продемонстрировал политическую наивность, осекся. Теперь Андрею начинало казаться, что неспроста Александр Яковлевич спрашивал. Видимо, прикидывал что-то свое.
“Не может быть, — решительно тряхнул головой Андрей. — Горбачев ни разу не говорил о том, что мы можем отказаться от ГДР. Сознательно вести линию на это значило бы предать союзника. Да что там союзника! За границей ГДР, проведенной по Эльбе, стоят миллионы могил наших солдат. Сколько раз говаривал Громыко, что эту границу изменить так же невозможно, как вернуть их назад к жизни. Это было бы величайшей изменой в истории нашего государства”.
