И тут только заметил, что давно наступила ночь. То и дело перед глазами возникали яркие вспышки от орудийных выстрелов и разрывов снарядов. Но гула их не слышал. Зато чувствовал, как дрожала земля... “Где же наши? Где передний край?” — беспокоился я.
Потом грезилась родимая матушка. Нас разделял неглубокий и неширокий ров — всего несколько шагов. Я видел ее заплаканные глаза. Она печально смотрела на меня и взмахивала рукою, как будто хотела что-то передать. Но не успела: густыми клочьями стал наползать туман и совсем заслонил ее. А налетевшая буря поглотила и без того уже казавшиеся далекими отрывистые материнские слова...
Я куда-то лечу, не чувствуя самого себя, словно невесомый. Наверное, умираю...
...Большая круглая луна смотрела на меня и вдруг почему-то покачнулась и пошла по кругу. Тронулись с места деревья. И луна, и деревья — необыкновенные... Что это?.. Ведь я должен был умереть... Неужели я в другом, в загробном мире?.. Значит, он есть на самом деле! Почему так тихо и нет никого? Меня гнетет одиночество. Значит, один я... Как страшно...
Вижу яркие вспышки... Чувствую, что меня кто-то куда-то тащит... Сознание мое проясняется: “Да это, видно, ребята волокут меня на плащ-палатке. Ведь я же раненый...”
Опять яркие вспышки совсем близко. Это снаряды, конечно, но по-прежнему их абсолютно не слышу. А земля подо мной сотрясается... Значит, бои идут...
Ребята на какое-то время оставляют меня и снова волокут... Не бросают... И снова я впадаю в забытье.
Назло смерти
...Я только начал приходить в себя. Еще слипались веки, но свет пробивался
сквозь них. И все отчетливее доносились обрывки чьих-то фраз. Говорили обо мне.
— Ух, как раны загрязнены! — звучал мелодичный женский голос.
— И осколков предостаточно. Сколько же их, право?! — откликался другой, такой же тихий, с состраданием.
Не хватало воздуха, в ноздри лез острый запах эфира. Я приоткрыл глаза и тут же зажмурился, ослепленный ярким светом электрической лампы надо мною.
Врач спрашивает:
— Когда был ранен?
— Ранен сегодня, — отвечаю я. — Примерно между одиннадцатью и двенадцатью часами дня.
Я плохо выговариваю слова, точнее — заикаюсь. От контузии, наверное.
— А ты знаешь, какое сегодня число?
— Как же, знаю: двадцать четвертое апреля.
— Нет, двадцать четвертое апреля было вчера. Сегодня двадцать пятое апреля. Вернее — двадцать шестое: уже за полночь.
От слабости кружилась голова. В глазах двоились и троились предметы. И жгла мысль: “Буду ли с ногою?”
