— Лаер?
— Золотые или серебряные нити, заклятие схожее с порабощающим. Только нити приставлены к ореолу, о чем это говорит? — быстро спросил Хранитель, лихорадочно соображая.
— Эффект марионетки? — предположил Рийский. — Но с тобой эту ерунду провернуть невозможно. Ты же Связующий ритуал…
— Думаешь, я об этом не помню?! — разгневанно прорычал Лаер. — Кто-то просек, что неуязвим я только поэтому. И разбил ореол, решив, что если магия выплеснется, то я подохну. Правильно, между прочим, решив.
— Это невозможно! — не менее зло возразил Ирте. — Надо знать твою вязь! Твой ореол!
— Рийский, не тупи. Значит возможно. Только как, хоть убей не пойму. — Лаер провел ногтем мизинца по щеке.
— Я все-таки зажгу свечу, — после долгой тишины решил Рийский.
— Погоди… Я сам. Где она стоит? — Лаер встал на ноги, но мир предательски закружился и он грузно упал на спину, сдержав вскрик от тошнотворной волны боли, зародившейся в левом боку.
— Прекрати елозить, сотрешь руны и прощайся с жизнью, — проворчал Ирте, и добавил, — может, все-таки…
— Где? — непререкаемым тоном оборвал его Лаер, с трудом усевшийся, и руками зажавший виски.
Ирте не стал рисковать и принес подсвечник Лаеру.
Хранитель, огладив оплывший воском деревянный подсвечник, поставил его перед собой. Сосредоточился, его магия с готовностью замерцала призрачным зеленоватым светом. Так непривычно было видеть ее. Лаер, прикрыв глаза, сформировал вокруг фитилей трех свечей небольшое поле, сконцентрировал, сплотил магию и, приоткрыв глаза, представил язычки пламени. Свечи вспыхнули. Полностью. Лаер с досадой отшвырнул полыхающий холодным магическим огнем подсвечник в сторону и снова схватился за гудящие виски.
Причину понял сразу, стоило сосредоточиться на своем ореоле. Магия была. Слабо плескалась на самом донышке. Вся его мощь светилась вокруг, четко обозначая границы своей клетки.
Хотя… какая это мощь? Тут не было даже половины его силы. Должно быть рассеялась, до того как Ирте его нашел. И что он успел, то и сохранил Салфитской пентаграммой. Лаер попробовал загнать магию внутрь ореола, терпя жуткую боль, но понял что дело это бесполезное — магия изливалась из брешей.
Ирте погасивший подсвечник зажег лучину, освещавшую довольно скудно, но для Лаера и так было слишком ярко. Все тот же предбанник.
Вон и его скамья у стены. На столе фолианты и листы Смотрителя. Вперемешку с посудой, склянками и ножами всех видов и размеров.
Он оглядел свое тело, все в потеках крови, с многочисленными синяками, отеками и зудящими корочками. Под ногтями черно от спекшейся крови. Салфитская пентаграмма с включением многочисленных вязей всех трех видов магии на довольно высоком уровне для духолова, были глубоко выцарапаны на полу. У Лаера кружилась голова, и его бил озноб. Он испытывал к своему телу непреодолимое отвращение — слабое, грязное и все израненное.
