Лаер, задумчиво исследующий опустошенный резерв Рийского, пришел к выводу, что к утру тот очнется, вытянул из сумки одежду, и, не смущаясь, начал переодеваться. Уна, делая вид, что его не замечает (но румянец ее все равно выдавал), сама осмотрела Ирте. С трудом перетащила на лежак, и укрыла одеялом.
Затем, стащив седло со своей мертвой лошади, демонстративно придвинулась ближе к лежанке Смотрителя и, свернувшись калачиком, с головой укрылась одеялом.
Обессилевший Алдор так и остался лежать на берегу. И вышла из леса большая медведица и увидела она Алдора, взвалила его себе на спину и повиновалась голосу отправившего ее к людским поселения. И обратил Избавитель медведицу в женщину, прозвав Везильвией, да и повелел ей вести люд на север. Повиновалась Везильвия.
"Слово о Начале времени, и конце Хаоса. Слово об Избавителе Алдоре, и матери тьмы Фесе."
У Лаера было самое поганое настроение, которое он только мог припомнить. Даже во время посвящения в Хранители, когда его едва не потрошили, закрепляя ореол, он чувствовал себя вполне сносно.
За ночь он поспал от силы часа три. Спина дико мерзла, костер постоянно гас, а обнаглевший Рийский начал храпеть. Ближе к рассвету, когда дышать стало просто невозможно, потому что горячий воздух обжигал горло, заслон растаял, окунув путников в беспощадную утреннюю мерзлоту.
Проснулись все почти одновременно. На ходу перекусывая и кутаясь в плащи, тронулись. Теплее всего было Уне, плотно прижавшейся к спине Смотрителя.
Ирте был смертельно бледен, изредка и незаметно вытирая кровь, шедшую из носа. По нему ударило даже сильнее, чем предполагал Лаер.
Сразу после подъема, Уна чувствующая себя бесконечно виноватой только перед Рийским, охотно выполняла все маленькие капризы Ирте, с удовольствием изображающего предсмертные судороги.
Природа снова подложила Хранителю свинью — первый снег. Если Смотритель, Уна и даже Ирте слегка повеселели, то Лаер окончательно помрачнел, закоченел и озлобился. Пустил рысцой коня, надоев играть сочувствие уже часа три успешно сидящему на искрице Рийскому. Проклятая дрянь снимала боль и усталость, но Ирте, которому невероятно нравилось видеть виноватую девушку, упорно доказывал, что ему все еще очень плохо.
В пути Лаер успел два раза поругаться с Уной. Едва сдержав желание располосовать ее, и испепелить вместе со Смотрителем.
— Где кружка? — Лаер лихорадочно рылся в своей сумке на очередном привале.
Уна молча и вообще повернувшись в другую сторону, протянула ему глиняную кружку.
