— Да. — Лаер с сожалением посмотрел на фолиант в руках Рийского и принялся рыться в многочисленных исписанных листах. — Тее я использовал при Связующем обряде… Боже… что там еще было?
— Рассеивающие круги Дельфара и Ионетта, руны оборота, возрождения и… — задумчиво начал перечислять Смотритель.
— Нет, сигилы какие?
— Тее, сигил Пламенного духа, сигил Берегини Росы…
— Всех четырех стихий… Да, точно! Закреплял я Тее… — кивнул Лаер.
— Господин, что если заменить сигил Тее на Плэр Ишеому? И места больше остается и затрат меньше.
— Руну Единения? Хм… Неплохая мысль. Значит Ишеома, Салфитский сигил, как-нибудь упрости и уменьши сигилы стихий, я хочу, чтобы они располагались по золотому сечению пентаграммы… — самозабвенно перечислял Лаер, невидяще глядя перед собой и примерно вырисовывая в уме фантастически гармоничную причину его мощи и теперь уже абсолютной неуязвимости.
Следующие два бессонных дня в течении которых были испоганенных еще полторы сотни листков все-таки принесли долгожданные плоды. Рийский поначалу неохотно, а потом со все возрастающим азартом включился в поиски. Уна, непонимающе смотрела на троих осунувшихся, бледных, перепачканных в чернилах мужчин с маниакальным огнем в глазах, спорящих до хрипоты друг с другом, и поражалась до чего может довести жажда знаний. Или чем они там занимались.
Из почти безостановочного потока слов она понимала только местоимения, междометия и оскорбления. Причем последнее звучало столь же часто сколь и непонятные Зиртуны, Салфиты, Фишехи и тому подобный бред.
Бесполезные попытки уговорить прерваться чтобы хотя бы отдохнуть или поесть приводили к единению мужчин во мнении об ее досадном не состоянии постичь и по достоинству оценить сакральной величественности момента рождения возможно уникальнейший типологии магии. Уна крутила пальцем у виска и уходила в печали. Лаер взял гадкую привычку прижимать ее к себе и утыкаясь лицом в волосы несколько минут так стоять. И все бы ничего, и Уне даже польстило такое внимание, если после этого у нее не начинала болеть голова. Но незначительные попытки сопротивления приводили к единодушному осуждению аудитории. А после загадочной фразы Ирте "Ну что ты, в самом деле, такая жадная!" у нее усилились подозрения, что Лаер нагло использует ее для каких-то своих корыстных целей.
Тем временем после трехсот восьмидесяти трех неудачных на взгляд Лаера комбинаций (только на его личный взгляд, а по мнению остальных вполне и вполне достойных, но Хранитель отметал любое одобрение аргументом что всю жизнь на спине таскать он будет не абы что, а предел совершенства), триста восемьдесят четвертая оказалась идеалом во всех отношениях. Хранитель придраться не смог как не пытался, хотя честно старался.
