Таким образом, дав эти распоряжения каждому из нас, он быстро перешел на другой конец комнаты, и его широкая спина в зеленом сюртуке и ноги в белых рейтузах исчезли в двери. Послышалось шуршанье выглянувшей из-за двери розовой юбки, и занавески закрылись за ним.
Бертье стоял, по обыкновению покусывая ногти; Талейран насмешливо и презрительно посматривал на него из-под своих густых ресниц. Де Меневаль со скорбным лицом взял громадную связку бумаг, из которой надо было сделать извлечения к утру. Констан, двигаясь совершенно бесшумно, зажигал свечи в канделябрах, расположенных по стенам.
— Это которая? — пронесся шепот министра.
— Певичка из императорской оперы, — сказал Бертье.
— А та маленькая испаночка по-прежнему в фаворе?
— Нет, не думаю. Она была последний раз третьего дня.
— Ну а та, другая, графиня?
— Она в своем домике в Амблетёз.
— «Но я не допущу скандала при дворе»,— продекламировал Талейран с иронической улыбкой, повторяя сказанные по его адресу слова Императора. — А теперь, мсье де Лаваль,— прибавил он, отводя меня в сторону,— я очень хотел бы поговорить с вами насчет партии Бурбонов в Англии. Вы, вероятно, знаете их намерения? Надеются ли они на успех?
И в течение пятнадцати минут он засыпал меня вопросами, которые указывали мне, что Император не ошибся, сказав, что он не задумается покинуть его в тяжулею минуту и легко перейдет на сторону тех, от кого можно больше получить.
Мы вполголоса продолжали разговор, как вдруг вбежал испуганный Констан. Тревога и смущение отражались на его обыкновенно непоколебимом лице.
— Господи, помилуй! Мсье Талейран,— прошептал он, всплескивая руками,— какое несчастье! Кто бы мог ожидать этого?!
— Что случилось, Констан?
— О мсье, я не осмелюсь беспокоить Императора, а между тем экипаж императрицы приближается сюда!
При этом неожиданном известии Талейран и Бертье молча переглянулись, и здесь я впервые увидел, как быстро могло менять свое выражение лицо знаменитого дипломата. Я раньше уже слышал, что Талейран по мимике не уступит лучшим артистам. На его лице отразилась скорее злобная радость, чем смущение, в то время как Бертье, искренно преданный Наполеону и Жозефине, бросился к двери, в которую должна была войти императрица, словно пытаясь помешать ей проникнуть сюда.
Констан бегом направился к портьерам, отделявшим от нас комнату Императора, но окончательно растерявшись, хотя и пользовался везде репутацией ничем не возмутимого человека, отошел назад с целью посоветоваться с Талейраном.
