— Это все, что вы умеете, — проливать слезы. Меня вы этим не возьмете. К таким женщинам у меня нет жалости. Что с вами теперь будет, меня совершенно не касается. Вы сами знаете, к кому вам нужно обратиться, я вас даже не спрашиваю об этом. Я знаю только одно: после того как вы так низко пренебрегли своим долгом, вы и дня не останетесь в моем доме.
В ответ — только рыдания, отчаянные, безутешные рыдания, от которых девочек за дверью трясет, как в лихорадке. Никогда они не слышали такого плача. И смутно они чувствуют: кто так плачет, не может быть виноватым. Мать умолкла и, видимо, ждет. Потом она холодно говорит:
— Вот все, что я хотела вам сказать. Уложите сегодня свои вещи и завтра утром приходите за жалованьем. Прощайте!
Дети отскакивают от дверей и спасаются в свою комнату. Что это было? Будто молния ударила в двух шагах от них. Они стоят бледные, трепещущие. Впервые перед ними приоткрылась действительность. И впервые они осмеливаются восстать против родителей.
— Это подло со стороны мамы так говорить с ней! — бросает старшая, кусая губы.
Младшую еще пугает дерзость сестры. — Но мы ведь даже не знаем, что она сделала, — лепечет она жалобно.
— Наверное, ничего дурного. Фройлейн не сделает ничего дурного. Мама ее не знает!
— А как она плакала! Мне стало так страшно.
— Да, это было ужасно. Но как мама на нее кричала! Это подло, слышишь, подло!
Она топает ногой. Слезы застилают ей глаза. Но вот входит фройлейн. Она выглядит очень усталой.
— Дети, я занята сегодня после обеда. Вы побудете одни, хорошо? На вас ведь можно положиться? А вечером я к вам приду.
Она уходит, не замечая волнения девочек.
— Ты видела, какие у нее заплаканные глаза? Я не понимаю, как мама могла с ней так обойтись.
— Бедная фройлейн!
Опять прозвучали эти слова, полные сострадания и слез. Девочки подавлены и растеряны. Входит мать и спрашивает, не хотят ли они покататься с ней. Они отказываются. Мать внушает им страх. И они возмущены, что им ничего не говорят об уходе фройлейн. Они предпочитают остаться одни. Как две ласточки в тесной клетке, они снуют взад и вперед, задыхаясь в душной атмосфере лжи и замалчивания. Они раздумывают, не пойти ли им к фройлейн — спросить ее, уговорить остаться, сказать ей, что мама не права. Но они боятся обидеть ее. И потом им стыдно: все, что они знают, они ведь подслушали и выследили. Нужно представляться глупыми, такими же глупыми, какими они были две-три недели тому назад. Они остаются одни, и весь нескончаемо долгий день они размышляют, плачут, а в ушах неотступно звучат два страшных голоса — злобная, бессердечная отповедь матери и отчаянные рыдания фройлейн.
