Если в чистилище и были приемные, скорее всего, они ничем не отличались от этой безликой комнаты.
— Искалечил Мейзи, — повторила Джанет. — Через четыре месяца он… — она посмотрела на дочь. — Через четыре месяца Мейзи умер.
Брайан уже закрывал входную дверь, но тут замялся. И так и оставил ее наполовину открытой в сентябрьскую ночь.
— Где ваша собака? — спросила Эми.
— На, кухне. — Джанет поднесла руку к распухшим губам, говорила сквозь пальцы. — С ним.
Ребенок в таком возрасте обычно так яростно не сосет большой палец, но эта оставшаяся с колыбели привычка тревожила Брайана не столь сильно, в сравнении со взглядом девочки. В ее синих, с толикой лилового глазах читалось ожидание, и она определенно не ждала ничего хорошего.
Воздух загустел, как бывает перед раскатами грома, молниями и проливным дождем.
— Где кухня? — спросила Эми.
Джанет повела их через арку в коридор, по обе стороны которого находились темные, напоминающие затопленные гроты, комнаты. Дочка шла рядом с ней, прицепившись к матери, как рыба-прилипала — к акуле.
Коридор кутался в тенях, за исключением дальнего конца: из комнаты за ним падал узкий клин яркого света.
Тени, казалось, вибрировали, но это движение обуславливалось лишь сильными ударами сердца Брайана, которые отдавались в глазах.
Посередине коридора стоял мальчик, привалившись лбом к стене, сжимая виски кулаками. Лет шести от роду.
И выл от горя. Вой этот напоминал звук, который слышится, когда воздух, молекула за молекулой, выходит из продырявленного надувного шара.
— Все будет хорошо, Джимми. — Джанет положила руку мальчику на плечо, но он отпрянул в сторону.
Сопровождаемая дочерью, она проследовала в дальний конец коридора, распахнула дверь, резко расширив полосу падающего в коридор света.
Войдя на кухню вслед за двумя женщинами и девочкой, Брайан почти поверил, что источник света — золотистый ретривер, сидящий в углу между плитой и холодильником. Собака, казалось, сияла.
Не чисто белая, не медная, как некоторые ретриверы, она переливалась различными оттенками золота. Брайан сразу отметил и густую шерсть, и широкую грудь, и прекрасную форму головы.
Сидела собака, вся подобравшись, со вскинутой головой. Настороженность ощущалась и по стоящим торчком ушам, и по раздувающимся ноздрям.
Она не повернула голову в сторону Эми и Брайана, только скосила глаза, и тут же вновь сосредоточилась на Карле.
У хозяина дома в этот момент видок был не очень. Когда он был трезв, лицо его, вероятно, не отличалось от тысяч лиц, которые встречаются на улицах большого города: маска полнейшего безразличия, поджатые губы, взгляд, устремленный в далекое никуда.
