Однажды мою обезумевшую от свободы голову посетила шальная мысль: почему бы не попробовать соблазнить собственную галлюцинацию? Ведь ближе него у меня никого нет, и может быть, с ним будет иначе, чем с другими — живыми и настоящими, но чужими. Может, мне наконец-то будет приятно и хорошо. Я не сомневалась в успехе своей затеи, поскольку считала себя неотразимой и незакомплексованной. А над тем, что будет потом (ведь не сможет же все остаться по-старому), а главное — как Мик отнесется ко всему этому, я не задумывалась.
Мне хотелось, чтобы все было красиво, волшебно. Полдня я провела в салоне красоты, где из меня сотворили совершенную куколку. Отражение в зеркале выглядело фарфорово-хрупким и маняще-порочным.
Когда я явилась домой, он сидел как обычно на подоконнике и курил. Не ответив на изумленно-шутливый полупоклон, который он мне отвесил, и натянув на лицо загадочную улыбку, я принялась медленно раздеваться. Старалась двигаться грациозно и соблазнительно, не глядя в его сторону. Он молчал (как я самонадеянно считала — сраженный моим очарованием). Но когда я, обнажившись, подняла на него глаза, меня словно ударили: его лицо кривили брезгливость и панический ужас. Никогда еще я не чувствовала себя настолько оскорбленной и настолько глупой. Но уступать не хотелось: жаль было времени и сил, потраченных на свою внешность, да и уязвленное женское самолюбие взыграло не на шутку. Я подошла к нему, затянув взор поволокой, и провела пальцами по шее, задержавшись в ямке между ключиц. Мик отшатнулся, словно от чумной или прокаженной.
— Прекрати!
Он почти кричал, угрожающе и испуганно.
— О чем ты, родной? — Я опять потянулась к нему, но он отскочил в сторону. — Мы уже не дети, мы выросли — так пора жить, как взрослые. Пусть я тебя выдумала, но тогда объясни, черт возьми, почему я не могу сделать с собственной выдумкой все, что захочется?..
Я наступала, а он пятился к двери. Я говорила, воркуя и убеждая, накручивая себя… И вдруг он развернулся и вышел. Ушел. Это было так неожиданно и дико (прежде он никогда не покидал без меня пределы этого дома), что я опешила.
Бежать за ним я не стала. Оскорбленная и взбешенная, сорвала злость на посуде, мебели, занавесках. Спустя полчаса комната напоминала помойку. Соседи стучали в стену и в дверь, требовали прекратить беспредел, грозили вызвать милицию, но мне было параллельно. Единственное, что я пощадила — книги и фото, где я крошечная, с мамой и папой…
