Но сегодня я решила остаться, а зато следующие пару денечков отдохнуть.
Мы с Джулией сидели на кухне. Она со слезами в голосе рассказывала, как в прошлом году потеряла ребенка. Он родился мертвым. Я сосредоточенно кивала с печальным видом и периодически вздыхала. Ну, не умею я сочувствовать! Понять головой, как может быть больно человеку, могу, а вот проникнуться всем сердцем его страданием — никак. Я знала, что Джулия сама во всем виновата: не надо было работать до последнего дня, продавая свой живот на панели, словно некий эсклюзив, не надо было пить и курить, и нюхать коку. Ищи корень своих бед в себе — не врет древняя мудрость. Она хороший человек, Джулька, и сильно переживает. Даже пыталась покончить с собой после родов и месяц лежала в психушке. Каждый раз, когда находится желающий ее слушать, она повторяет одно и то же десятки раз. Мне ее жалко, но как я могу ей сочувствовать? Со-чувствовать — чувствовать то же, что и она, в унисон с ней. У меня не умирали новорожденные дети, и я не знаю, каково это. Я могу говорить успокоительным тоном нужные слова, и она будет мне верить, но при этом ничто не стронется, не перевернется в моей душе. Ее боль останется только ее, и ничьей больше. Так же, как и мне свою никому не отдать, не переложить на чужие плечи, как бы мне этого ни хотелось. Люди одиноки по определению, от рождения до смерти. И если Бог существует, и он создал нас по своему образу и подобию, то он должен быть страшно, неправдоподобно одинок.
Впрочем, может быть, это я такая бессердечная и неправильная, а у других все иначе.
— Наташа, почему ты стоишь одна? По-моему, я внятно сказала: построиться парами.
— Но, Маргарита Леонидовна, у меня есть пара. Его зовут Мик, и он мой друг.
— Наталья, перестань выдумывать: здесь никого нет! Возьми за руку Алину, и мы наконец пойдем.
— Но вот же он, вот! Мне не нужна больше пара.
— Значит, ты останешься дома и не пойдешь со всеми в театр. В последний раз говорю: встань в пару!
— Нет! Другая пара мне не нужна!
И я осталась в постылых стенах, когда все пошли в театр. Меня заперли в спальне, чтобы не путалась под ногами и чувствовала свою вину. Но я только радовалась — поскольку могла играть и рисовать с Миком, и никто бы мне не помешал. Тогда я еще не догадывалась, что вижу его лишь я одна. Мне казалось, что подслеповатая воспитательница просто его не заметила, а дети промолчали из вредности.
Вечером все вернулись. Как только дверь в спальню открыли, я выбежала во двор. Ко мне подошел Колька Зубов, или Зуб. Это был заводила и самый отвратный парень во всем детдоме. Старше меня на три года, он вовсю курил, нюхал клей и непрерывно матерился. Щуплый и невысокий, Зуб не давал прохода всем, кто был слабее его. Возле него всегда вились трое парней, во всем ему подражавших — кордебалет, или свита. Вместе их называли Зубов и Ко.
