— Прекрати! — попросила я. — Не надо дальше, пожалуйста. Я не могу это слышать.
Но ты продолжал, уставившись в одну точку:
— Я понимал: ее надо добить, она не выживет. Прекратить мучения. Снова поднял арматуру, но опустить не смог. И не потому, что непосильный труд в моем состоянии — и на ногах-то еле стоял. Не мог и все. Не мог добить животное, которое искалечил… Она продолжала смотреть. Лапы скребли грязный снег. Никогда до этого я не убивал, не мучил живых существ. Даже на занятиях по биологии в институте, где надо было резать лягушек и кошек, отлынивал под разными предлогами. Я отвернулся и побрел к своей парадной. И не сказать, чтобы испытывал страшный ужас или раскаянье. На душе была та же пустота, то же отвращение…
Ты замолчал, стиснув зубы. Я даже услышала, как они затрещали. Потом повернул ко мне больные глаза.
— Отпусти мне грех! Именно этот. Были, наверное, и большие, но ни один так не давит. Были женщины, которых почти насиловал — не так, конечно, как сделали с Няей, но в приступе похоти не разбирал особенно, было ли желание с ее стороны. Были люди, которых подсадил на иглу — просто так, за компанию. Много чего было… страшного, темного. За все заплачу, когда придет время. Но этот грех — отпусти мне, Алька, цветочек аленький…
За нами кто-то глухо тявкнул. Я обернулась. В дверную щель протиснулась грязная лохматая морда в брызгах молока.
"Я готова отпустить тебе все грехи или взять их на себя", — ответила, не открывая рта.
— Как мы его назовем? — А это уже вслух.
— Все не надо. Сам справлюсь. Предлагаю обозвать его Большой Брыластой Мордой, или Бэбэм.
— Это как-то грубо.
— Зато как нельзя подходит.
*** — Ты меня ни к кому не ревновал, никогда. Это даже обижало немножко.
— Глупо ревновать того, с кем одни сны на двоих.
— Глупо, а я все равно тебя ревновала. К прошлому, без меня. Его было так много, а настоящего, со мной, так мало. ***
8.
Мне было хреново. С самого утра. Даже героин не помогал. Сердце то колотилось, как сумасшедшее, то замирало на несколько секунд, словно размышляя, стоит ли продолжать эту тягомотину. Я едва мог передвигаться по квартире. Мир вокруг по растягивался, то сжимался в точку. Забавное ощущение.
Вообще-то резко хуже мне стало давно — дней десять назад. Подозреваю, что подхватил от тебя твой вирус, а для спидоносца это последний звоночек. Но я ни за что не признался бы тебе: разыгрывал бодрость и хорошее настроение изо всех хромых сил.
В тот вечер мы лежали, как всегда, неслиянно-нераздельно и разговаривали об аде и рае.
