— Благодарю вас за откровенность, — прошипела она, — но мне трудно даже сказать, до какой степени это открытие меня потрясло. Я завтра же поговорю с моим отцом о «нашем» плане, а вы через несколько дней сможете высказать ему свою просьбу.
— Но позвольте, — пролепетал Ноэль, не понимавший, к чему клонит Роза. А та продолжала, все больше и больше взвинчивая себя:
— Я отлично все знаю, так что вы можете и не говорить. Вы из тех, что помалкивают и ждут, когда другие догадаются, что у вас на душе. И все-таки приятно, что вы наконец-то открылись, а то ведь вы так зачастили к нам, что эти визиты начали бросать тень на мою репутацию.
Заинтригованный и слегка обеспокоенный Ноэль заявил, что очень рад тому, что его старания увенчались успехом.
— Не говоря уже о том, — вмешался в разговор Патрис, закуривая сигарету, — что вам пора пошевеливаться. Состояние Розы таково, что медлить уже нельзя.
— Что-что? — переспросил Ноэль.
— О господи, — вздохнула Клер, — да мы же только на втором месяце.
— И не забывайте, — вкрадчиво проворковала Роза, — что вы уже в том возрасте, когда можно быть счастливым, узнавая себя в чужом ребенке.
Ноэль слегка поморщился, а Клер — вот добрая душа! — поспешила успокоить его:
— Все это просто шутка. Так ее и нужно воспринимать. Пойдемте-ка лучше в гостиную.
А гам спор о высоких материях сразу угас. Правда, Роза, делавшая добрые дела потихоньку, успела о чем-то переговорить с Элианой. Патрис подошел к окну, Клер встала у стола, а Катрин улеглась на циновку. Остальные уселись на диван. Над городом и портом сгустился туман. Но буксирные суда продолжали свою работу, и их протяжные гудки долетали сюда вместе с запахами асфальта и свежей рыбы, напоминая о бодрствующем где-то внизу мире красных и черных корабельных корпусов, проржавевших кнехтов и облепленных водорослями якорных цепей. Как всегда, мужественный и суровый звук гудков казался голосом самой жизни, в котором чувствовалось и искушение, и прямой призыв. Элиана печально сказала Розе:
— Да ведь вы, в сущности, ничем от меня не отличаетесь.
— Нет, — возразила Роза, — я хочу только одного: быть счастливой, как можно более счастливой.
— А любовь — не единственное условие для этого, — вставил Патрис, не оборачиваясь от окна.
Он питал к Элиане самые теплые чувства и корил себя за то, что так огорчил ее. Но в то же время понимал желание Розы быть счастливой.
— Это довольно жалкий идеал, — заметила Элиана.
— Жалкий или нет — не мне судить, — но во всяком случае вполне здравый. А это, видите ли… — Патрис запнулся на полуслове.
