Три дня назад его чуть не убили. Еще никогда он не испытывал такого страха за свою жизнь, не думал, что его вот так запросто могут убить, и потому считал себя человеком смелым – сильным, независимым и смелым. А оказалось, что могут, а оказалось, что запросто, и не поможет ни охрана, ни милиция: раз, два – и все: был Валерий и нет его. Во всяком случае, сильного, независимого человека Валерия теперь уж точно нет.
Но Алена об этом еще не знает, и никто не знает, кроме Галины. Очень не хотелось бы, чтобы узнали. Особенно Алена. Поэтому надо подняться, привести себя в порядок, сделать вид, что он все еще прежний, и броситься ее спасать. Скорее всего, этот героический бросок не приведет ни к чему хорошему: Алену он не спасет и сам погибнет. Очень возможно, что ее звонок – это ловушка.
Галина не потребовала бы от него такой жертвы, она вообще ничего не требует, только дает. Но Галина – не Алена, Галина – это так, от безнадежности. Да и не нужна она ему вовсе, разве что на такой вот несчастный случай. В качестве жилетки и спасительницы.
Спасительницы! Какая у него может быть спасительница? Разве что сиделка при дрожащем психопате. Спасти его ничто не может. Он это понял три дня назад, когда чудом уцелел – понял, что вовсе не спасся, а просто отсрочил свою гибель. Его убьют, все равно убьют – найдут и убьют. И нет никакого смысла прятаться.
Но он спрятался, залег в этой съемной квартире и принялся судорожно на что-то надеяться, на некое «вдруг»: вдруг обойдется, вдруг не найдут, вдруг он придумает что-то. По норе своей ходил на цыпочках, стараясь не производить лишнего шума, не раздергивал шторы на окнах, не включал свет – так и жил все эти три дня в полумраке и страхе, но с надеждой на «вдруг». А сегодня позвонила Алена – и надежда рухнула. Вот оно и настало. И чего ей в доме отдыха не сиделось? Украла день жизни и у себя, и у него.
Валерий поднялся, прошел на кухню. Вытряхнул из кастрюли в ведро, наверное, с полкило гущи – он варил себе кофе в кастрюле, потому что жил по-походному и потому что кофе теперь требовалось много. И сигарет много, и коньяка много. Раньше, в той, другой жизни, он почти не курил – одна-две сигареты в день, и кофе пил без кофеина, маленькими чашечками. В той, другой жизни он заботился о своем здоровье, ведь жить собирался долго. Теперь, после того как его чуть не убили, заботиться о здоровье стало глупо и смешно. Кой черт о нем заботиться, если в любой момент… Ополоснул кастрюлю под краном, насыпал из банки кофе, залил сырой водой, поставил на огонь. Если бы раньше при нем кто-нибудь вот так сварил кофе, он бы и пить не стал, посчитал бы, что это просто отрава. Вытащил сигарету из пачки, закурил. По лестнице прогрохотали шаги. К нему? Нашли уже? Во двор въехала машина, просигналила под окном. Сигарета обожгла пальцы, он и забыл, что закурил, стоял ни жив ни мертв, втянув голову в плечи, прислушивался.
