Они работали в крошечной деревенской школе в отдаленном карельском поселке. Оленька была беременна, в семье ждали дочку. Ей уже и имя придумали – Инга.
Оля должна была за две недели до родов лечь в больницу, но роды начались раньше срока. На дворе стоял дождливый сентябрь, ямы на дороге превратились в озера, в которых воды было по пояс. До районного центра сто километров, дорога разбита грузовиками, вывозящими к железной дороге лес. Поэтому, когда местной фельдшерице стало понятно, что роды у «учителки» сложные и ей самой не справиться, Эдвард принял решение – везти Ольгу в больницу на лошадке.
Потом он всю свою жизнь казнил себя за этот опрометчивый шаг, хотя врачи сказали ему, что, останься они дома, Олю тоже было бы не спасти. Вот если бы она была в стационаре…
* * *
…Они выехали из поселка в сумерках. Их провожали всей деревней. Сосед и приятель семьи Валевских – поселковый ветеринар дядя Саша, у которого вместо одной ноги была с войны громко постукивающая на мостках деревяшка, – поехал с ними. Если бы не он, Эдварду Валевскому осталось бы только повеситься на березе в лесу.
Лошадка бежала по обочине дороги, колеса телеги подпрыгивали на рытвинах и ухабах. Оленька стонала, иногда вскрикивала от дикой тряски. Эдвард ничем не мог помочь. Только добрым словом. И он шептал ей эти добрые слова прямо в ухо, склонившись над Ольгой под брезентовым пологом, который соорудили рукодельные деревенские мужики.
Потом Оленька вцепилась в руку мужа своими тоненькими пальчиками и искусанными в кровь губами прошептала:
– Эдди, все! Больше не могу!
– Сто-о-ой!!! – прокричал Эдвард вознице. Дядя Саша сказал лошадке «Тпру-у-у-у!», натянул поводья, и послушный конь остановился.
Дальше все было как во сне. Минуты показались двум мужикам вечностью. Но все когда-то кончается, и Оленькиным страданиям пришел конец. Ее лицо исказила гримаса боли, послышался «бульк», будто камень упал в воду. И тут же раздался писк.
Дядя Саша ловко вытащил из-под рубашки Ольги сморщенного ребенка, перетянул в двух местах обрывком чистой тряпки пуповину и резанул ножом между двумя узелками. Потом обернул ребенка приготовленной пеленкой, сверху – стареньким байковым одеялом и, наконец, пуховым платком.
– Эдька! Я дитя себе под рубаху спрячу, прям к телу, чтоб не замерзло, а ты давай бабу обихаживай, но уже на ходу! Спешить надо!
Он расстегнул теплую байковую рубаху на груди, приложил к ней сверток с ребенком, запахнул плотно плащ-палаткой, в которой прятался сам.
