В четверг 21 июня самолет швейцарского правительства ожидал нас на голландском военном аэродроме Фалькенбург близ Гааги, чтобы доставить в Берлин. Немцы, как и большинство европейцев, весьма негативно относились к давлению со стороны трибунала и решению Вашингтона сделать условием своего участия в конференции стран-доноров немедленную выдачу Милошевича. Они боялись, что подобная позиция приведет к дестабилизации новой власти в Белграде. Я попыталась объяснить, что главный дестабилизирующий фактор — это присутствие в Сербии Милошевича. О какой стабильности можно говорить, когда белградский судья только что приказал освободить Милошевича из-под стражи?
В Берлине я обратилась к канцлеру Шредеру с просьбой надавить на Коштуницу и вынудить его выдать Милошевича Гааге. Мои аргументы были просты. В конце концов, Милошевич все равно будет выдан. Соединенные Штаты не уступят, и Джинджич сдастся. А когда это случится, европейцы окажутся в стороне, и все лавры, как всегда, достанутся США. «Вы — европеец, — сказала я Шредеру. — И Милошевич европеец. Неужели вы позволите США сделать все без малейшего вашего участия?»
«Я бы никогда не согласилась стать прокурором трибунала, созданного только ради алиби, — сказала я. Под алиби я понимала фарсовые попытки международного сообщества избавить себя от ответственности за свое безразличие к геноциду, творившемуся в Боснии и Герцеговине. — Если мне не удастся задержать Караджича и Младича, я подам в отставку».
Шредер вежливо слушал. По его лицу я видела, что аргумент «европейского престижа» затронул чувствительную струну в его душе. «Да, вы — не подходящий для подобной цели человек, — сказал канцлер. — Мы сообщим Коштунице, что ему нужно избавиться от собственной тени и сделать решительный шаг».
После нашей встречи Шредер устроил для меня и моих советников небольшую экскурсию по его официальным апартаментам. Сверху мы любовались яркими огнями нового, объединенного Берлина. Именно отсюда должно было отправиться письмо Коштунице. В светской беседе на фоне великолепного берлинского пейзажа один из помощников канцлера со смехом рассказал, что сотрудники службы безопасности в солнечные летние дни часами пропадают на крыше, подсматривая за женой швейцарского посла, которая любит загорать на крыше посольства топлесс.
25 июня я разговаривала по телефону с Жаком Шираком. Это было еще труднее. Полномочия французского президента весьма ограничены. Ведрин и правительство социалистов были настроено в пользу Коштуницы. «Американцы не должны пожать все лавры», — сказала я Шираку и добавила: «Немцы согласились вмешаться». Затем я напомнила ему (впрочем, в этом не было необходимости), что палачи Сребреницы, Караджич и Младич, все еще на свободе. Резня в Сребренице в 1995 году повергла Ширака в шок. Он выступал за справедливое наказание для тех, кто виновен в резне в Сребренице, еще до того, как стала поступать информация о том, что армия боснийских сербов казнит тысячи пленных. Ширак всегда с симпатией относился к национальным меньшинствам. Он согласился убедить Коштуницу прислушаться к голосу разума. Теперь две крупнейшие европейские державы были согласны поддержать требование о выдаче Слободана Милошевича в Гаагу. Впервые в истории Франция и Германия согласились объединить свои усилия ради того, чтобы глава государства не смог избежать справедливого суда. Новые власти Белграда подверглись беспрецедентному давлению с требованием выдачи Милошевича Международному трибуналу.
