Жорис просил Джинджича назвать точную дату передачи Милошевича в Гаагу. «Сербия не ведет закулисной игры и не собирается судить его за военные преступления, чтобы не выдавать трибуналу, — ответил Джинджич. — Пока закон не принят, ни о какой выдаче не может быть и речи. Тем самым мы нарушим ход всего процесса… После принятия закона в первом чтении, а я полагаю, что это произойдет в следующем месяце, можно будет говорить о выдаче, причем не только тех, чьи имена у всех на слуху… Но назвать точную дату выдачи Милошевича очень трудно. Милошевич — это особый случай. Могу лишь сказать, что все партии сознают недостаточность одного лишь принятия закона. Мы понимаем, что должны осуществить конкретные действия до конференции стран-доноров».
Эти слова успокоили меня лишь наполовину. В начале июня меня ждали серьезные проблемы. Джинджич заявил: «Сначала Милошевич должен ответить за преступления, совершенные в собственной стране… Было бы слишком просто отправить его в Гаагу, как обычную посылку». Я все еще думала, что выдача Милошевича состоится, но сомневалась в том, что Джинджичу удастся преодолеть сопротивление в Сербии. Через несколько дней его правительство снова шокировало страну новыми известиями о телах косовских албанцев, обнаруженных в массовом захоронении на окраинах Белграда. Впервые Милошевич предстал в глазах сербов как военный преступник. Впервые общественное мнение было готово смириться с его выдачей трибуналу. Джинджич никогда не говорил мне, было ли это счастливой случайностью или результатом продуманной стратегии по связям с общественностью.
Июнь близился к концу. Югославский парламент все еще не принял закон о сотрудничестве с трибуналом. Страна отчаянно нуждалась в финансовой помощи. Вашингтон был тверд: без сотрудничества с трибуналом не будет никакой финансовой помощи. Джинджич пытался уговорить меня: «Карла, Милошевича скоро выдадут. Вы должны мне верить. У меня есть план воздействия на федеральный парламент. Вы увидите. Мы сделаем все необходимое».
Через несколько дней я узнала, что Джинджич спрашивал у Соединенных Штатов, не смогут ли их силы в Боснии переправить Милошевича в Гаагу. Джинджич хотел сделать все, что было в его силах, чтобы на конференции стран-доноров, которая была назначена на 29 июня, было принято благоприятное решение. Югославия как никогда нуждалась в финансовой поддержке. Он обещал Вашингтону, что выдаст Милошевича трибуналу еще до конференции. Человек, который больше десяти лет проливал кровь и разжигал костры ненависти на юго-востоке Европы, мог предстать перед трибуналом только благодаря твердой позиции, занятой Соединенными Штатами и, в меньшей степени, Великобританией. К сожалению, ни одно из ведущих европейских государств, в частности, Германия и Франция, такой позиции не заняли. Нежелание континентальной Европы участвовать в процессе шокировало меня. Европа всегда шла впереди, когда подписывался Римский статут. Создание Международного уголовного суда могло положить конец полной безнаказанности политических лидеров во всем мире. Милошевич мог стать первым главой государства, представшим перед международным трибуналом на земле Европы, но при этом сама Европа, и в особенности, Франция и Германия, не желали пошевелить для этого даже пальцем. Этого я не могла понять. Нужно было убедить европейцев вступить в игру, хотя бы для того, чтобы спасти лицо.
