В глубинах школьного коридора прозвучал электрический звонок. Мимо Патракова один за другим пошли учителя. На него смотрели с интересом, насмешкой и так, словно не он здесь, а пустое место. Стремительно пролетел к выходу Бобков, так и не узнавший его. Впрочем, решил Патраков, он, должно быть, расстроился тем, что проиграл партию. Уж слишком шумно и небрежно складывал Бобков шахматные фигурки в коробку...
Услышав звонок, мальчик насторожился, поднял голову и посмотрел на Лидию Сергеевну. Она поняла этот безмолвный выразительный взгляд и заговорила еще строже и громче. Мальчик вздохнул и безнадежно уронил подбородок на грудь.
В комнате остались они трое и пионервожатая, старательно работавшая плакатным пером. От напряжения девушка даже закусила губу.
— Обстановка в нашем классе сложная! — с воодушевлением говорила Лидия Сергеевна, и на миг в ее глазах мелькнул отчужденный металлический блеск. — Видно, я к ним привыкнуть не могу, что ли? Но это так, кстати... Я всегда считала Мишу добрым, воспитанным мальчиком... У меня, знаете, с детства чутье на хороших людей... А тут... тут я даже растерялась...
Она перевела дыхание. На ее белом личике, где был тщательно запудрен прыщик, появилось искреннее огорчение. Патраков напрягся.
— В классе учинили бойкот Гуцалюку, понимаете? — доверительно сообщила она и жалобно глянула в глаза Патракову. — Представляете? Целую неделю с мальчиком никто не разговаривал! Целую неделю!
Он рассмотрел, как тоненькие голубые ободки окружают глубокие черные зрачки, от которых расходятся золотые лучики. «А глаза у нее рыжие», — подумал Патраков, и в его душе что-то дрогнуло. Давно уже не смотрел он в глаза девушкам, в гараже не до того, да и нет там девушек — одни мужики и техничка тетя Лида...
— И вы представляете? — продолжала между тем Лидия Сергеевна. — Среди главных зачинщиков этого дела — Миша!
Он знал об этом. Мать Гуцалюка приходила к ним домой — шумела, плакала, жаловалась, но он набрался сил и выслушал ее спокойно, внимательно, а потом в одиночестве терпеливо расспросил сына. «Гуцалюк двуличный, — объяснил тот. — Таких у нас не любят».
Патраков не осуждал сына. Не все бывает плохо, за что ругают. Но подсказал: как бы ни был тяжел проступок товарища, наказание за него не должно быть вечным — вина искупается наказанием...
Итак, когда она сказала «И вы представляете?» — мальчик выжидательно посмотрел на отца: ведь между ними это было уже решено. Патраков смолчал.
