Эпоха Павла I | страница 75

Матроса, идущего на корабль, отправлявшийся в Шпицберген, спросил философ:

— Постой, братец, скажи мне, где твой отец умер?

— В потоплении корабля.

— А дед?

— Потонул же, ловя рыбу в бурную погоду…

— А прадед?

— Также пропал с кораблем…

— Как же ты смеешь вдаваться морю, ведая, что все твои предки там погибли? Это признак безрассудной отваги.

— Господин мудрец, — отвечал матрос, — скажите, как ваши предки преставились?

— Весьма блаженно, на своих ложах.

— Ах, для чего же вы не боитесь ложиться на вашу постелю?

Француз говорил, что многие русаки портятся в чужестранных землях. «Это правда, — отвечал русак, — но всякий иноземец исправляется в России».

Нередко худогласные и безграмотные певцы бывают великие охотники петь. Некто подьячий в Гурьев день пел на правом клиросе так жалобно, что сколь часто он ни возглашал, тогда пастух, будучи в церкви, принимался плакать.

Сие он приметя, думал, что, конечно, приятность голоса трогает простяково сердце и его прослезяет. И так по окончании обедни захотелось ему по любопытству у мужика спросить, для чего он так слезился.

«Ах, батюшка, — отвечал пастух, — как мне не плакать? У меня, бедного, недавно волки съели такого богатого козла, что я бы не продал его ни за какие деньги, и как я об нем ни вспомню, то прихожу в слезы. И потому-то, сударь, как вы запевали, то мне чудилось, что блеет та бедная животина, ибо ее голос совсем походил на ваш».

В «Письмовнике» Курганова записана история, которую современники относили к Ломоносову, хотя ее герои были вроде бы безымянными. Вот она: «Некоторому именитому судье, случившемуся быть на пиру с славным витием, который из подлого отродья произошел в известно достоинство через знатные свои заслуги Отечеству, весьма обидно оказалось, что он отважился противоречить его мнениям. „Ты бы, братец, — сказал гневный величавый, — прежде вспомнил свою породу!“ „Я очень ее помню, — отвечал ему мудрец, нимало не сумнясь, — и знаю, что ежели бы вы были сыном моего отца, то вы и поныне бы еще ловили с ним моржей или пасли у него свиней“».

Ибо подлая природа такого человека не унижает, но возвышает блистание его качеств.

О Дмитрии Ивановиче Хвостове — шурине Суворова — вы уже читали, но в историю России он вошел не потому, что безукоризненно служил великому полководцу, добывшему для него титул графа у короля Пьемонта, но потому, что слыл первым и непревзойденным графоманом, чем и знаменит был более всего.