Николай Худяков стал для Елизаветы особенной историей. Силой характера и мужеством этого молодого мужчины можно было восхищаться. Другой бы на его месте сдался, смирился с действительностью, и никто бы не осудил бы его за малодушие. Но только не Худяков.
Этот неугомонный майор сдаваться не собирался. Конечно, она уделяла Николаю больше времени, чем остальным подопечным, это было закономерно.
Его постепенное выздоровление было похоже на настоящее чудо. Худяков обладал таким запасом оптимизма и страстной жаждой жизни, причем не абы какой, а исключительно полноценной и насыщенной, что походя опровергал многие медицинские постулаты. Николай самолично разработал немыслимый, на взгляд врачей, комплекс физических упражнений и умудрялся в лежачем положении тренировать свои ослабшие за время болезни мышцы. Никто из медиков положа руку на сердце не предполагал, что майор поднимется с кровати, а он взял и вопреки всем прогнозам сначала сел, а потом перебрался в кресло. Из госпиталя ушел на своих ногах. После двухмесячного пребывания в реабилитационном санатории заново прошел медицинскую комиссию и добился, вместо формулировки «ограниченно годен к военной службе», которая звучала приговором, совсем другой медицинской статьи, позволившей продолжить службу. Но этого Елизавета не знала. После выписки Худяков в госпитале не появлялся.
Елизавета вспоминала Николая с теплым чувством и мысленно желала ему здоровья и удачи. Очень интересный, мужественный человек, и к ней относился нежно. Как только стал разъезжать по госпитальным коридорам на инвалидной коляске, она каждое утро находила на своем рабочем столе цветок и запись на перекидном календаре: «Доброе утро! Желаю хорошего дня». Как он умудрялся пробираться в ординаторскую и кто ему рвал с клумбы цветы, осталось маленькой тайной. А потом начались такие события, что Лизе стало некогда вспоминать о Худякове.
Балашов давно и строго-настрого приказал себе больше не вспоминать о рыжеволосой девочке, знакомство с которой нарушило привычное течение его жизни. Его фантазии о любви неосуществимы, вернее, они напоминают бред стареющего сумасшедшего. Он до сих пор не в состоянии был понять, как мог поддаться так называемым чувствам. Теперь он избавился от наваждения, похожего на временное умопомешательство. Вот и хорошо, вот и ладненько. То, что с ним случилось, не принесло ему счастья. Наверное, он рожден не для любви, а для того, чтобы делать настоящее дело. Ну и что с того? Миллионы людей живут счастливо и долго, не испытывая страстей и метаний по поводу «любишь – не любишь».
