— Мы поставим твое имя в заголовок.
— Зачем мне это? — засмеялся Гарри. — Я не хочу связывать свое имя с тем бредом, который публикует твой журнал. Можем договориться так: если после моей публикации тираж увеличится, я получу премию.
Ни о какой премии не могло быть и речи, в «Глашатае» не существовало такого понятия. Гарри встал и направился к выходу, но не успел дойти до двери, как Маркович окликнул его:
— Гарри!
— Да?
— Больше всего меня интересует ее мать.
— Мне уже пришла в голову такая мысль.
— Она, наверное, уже умерла, — сказал Маркович. — В свое время мы не смогли найти ее следов, она исчезла бесследно.
— Она была красива? — Гарри понятия не имел, зачем он спросил это.
— В ней было что-то… особенное. Что западало в душу. — На мгновение голос Марковича даже стал задумчивым.
— Сколько ей сейчас, лет сорок?
— Может быть, даже немного больше. Ее звали Мелисса Андерсон. Я очень хочу узнать, что с ней случилось, Гарри. Постарайся найти тропинку и пробраться в прошлое.
— Для этого тебе понадобится не журналист, а следопыт, — фыркнул Гарри.
— Куда ты?
— В ближайший паб. Буду искать северный магнитный полюс, — сказал Гарри.
Из дневника Шарлотты Квинтон
28 октября 1899 г.
Сегодня за ужином мне вдруг захотелось, чтобы существовала тропинка, по которой можно пробраться в будущее. Узнать, что ждет меня впереди, и обойти поджидающие опасности.
Хорошо хоть Эдвард очень доволен — мы получили подтверждение, в январе почти наверняка родятся близнецы, как мы и подозревали, и он теперь говорит о том, чтобы после рождения детей переехать в дом побольше. Этот дом слишком темный и мрачный, детям здесь не место (как будто я сама не понимаю!), и потом, нужно будет нанять больше слуг, мне это не приходило в голову? Как ни странно, приходило.
Уже всем знакомым рассказал про близнецов (некоторым даже по несколько раз), раздулся от важности, как индюк. Видимо, для него это — признак особой мужественности.
Д-р Остин обещал облегчить мне роды — наверное, применит хлороформ, его сейчас используют все дорогие врачи, хотя мать Эдварда, ужинавшая у нас сегодня, не одобряет это нововведение и говорит, на это воля Господа, чтобы дети появлялись на свет в боли и страданиях. Сообщила ей, что медицина полностью одобряет облегчение боли при родах — это лучше и для матери, и для ребенка, на что она ответила, что я бестактна, и это результат моего общения с писателями и художниками из Блумсбери.
Подозреваю, что Эдвард придерживается такого же мнения, как его мамочка. У него много мнений, у этого Эдварда, и большинство из них совершенно неприемлемые. Жаль, что я не знала об этом до того, как вышла за него замуж.
