Теперь мы — главный номер вечера, причем я за сегодняшний день уже вторично получаю по лицу на публике. Шон театральным жестом поднимает над головой стул, и я с ужасом вижу, что он всерьез собирается обрушить его на меня, распластанного на столике. У меня мелькает безумная мысль: интересно, разлетится ли стул при этом в щепки, как в кино? Мое тело непроизвольно съеживается в позу зародыша, глаза зажмуриваются, вид абсолютно жалкий. Раздается громкий хруст, который я принимаю за звук встречи моих костей со стулом, но через некоторое время понимаю, что не чувствую боли, и открываю глаза. Шон сидит на полу, согнувшись пополам, и держится за живот; неподалеку валяется сломанный стул. Между Шоном и моей разнесчастной задницей стоит мой брат Брэд, властно выставив вперед ладонь.
— Хватит, Шон, — говорит он тихо. — Не время сейчас.
Шон медленно поднимается на ноги, потирая левый бок повыше ребер, и изумленно смотрит на Брэда.
— Ты чё, Гоф, в натуре мне двинул?
— Кончай, Шон, — говорит Брэд. — Я серьезно.
Из-за стойки к ним тревожно взывает Луис, маленький бармен с острым личиком грызуна:
— Может, выйдете, ребята?
На него обрушивается шквал народного гнева — крики «Заткнись!», «Умолкни!» доносятся из публики, которая не желает отказываться от наметившегося представления.
— Ты защищаешь этот кусок дерьма? — говорит Шон. — После всего, что он про нас понаписал?
— Я не защищаю то, что он сделал, — просто отвечает Брэд, — но не собираюсь смотреть, как ты будешь его мочить.
У меня внутри что-то сжимается при этих словах Брэда, и я медленно вылезаю из-за стола и нетвердо встаю на ноги. Шон уже почти наступает Брэду на носки.
— Отвали, Гоф, — произносит он угрожающе, утирая слюну со рта, — пусть сам защищается.
— И не подумаю, — говорит Брэд негромко. Меня просто захлестывает волна благодарности и восхищения, оттого что старший брат вступился за меня. В горле образуется комок — впрочем, возможно, это из-за полученных побоев. Воздух между Шоном и Брэдом сгущается на глазах, они стоят лицом к лицу, каждый ждет, что другой нарушит паузу. Меня охватывает слабость — я понимаю, что мирно это не кончится. Затронуты эго и мужское достоинство, притом на глазах у зрителей. Кровопролитие неизбежно. Мое покореженное лицо начинает разгоряченно пульсировать.
— Брэд, все в порядке. Я сам справлюсь, — говорю я вовсе не потому, что я действительно могу сам справиться, а потому, что меня, идиота, всегда тянет что-нибудь сказать.
