— Козел! — заорал Сэмми, с отвращением брызнув на него водой.
— Ты что, совсем уже? — сказал я, пытаясь одновременно облегченно выдохнуть и выплюнуть придонный ил.
— А как вас еще в воду затащишь? — сказал Уэйн все с той же улыбкой.
Завязалась жестокая водная битва — мы безуспешно пытались его утопить, но Уэйн легко сбрасывал нас своими длинными мускулистыми руками. Потом он показал нам сбоку от гейзера маленькую ремонтную площадку, на которой сидел в засаде, и мы стали по очереди прыгать с нее в пруд сквозь бьющие струи.
Я выбрался на сушу первым, в животе у меня бурлило: я наглотался воды из пруда, и она смешалась с пивом. Опершись на большой платан, я часто задышал, и через несколько минут желудок сдался: меня как следует вывернуло, горячая кислота рвоты обожгла горло, на глазах выступили слезы. Я натянул футболку и лег на траву — голова немного кружилась, и все вокруг плыло. Когда я открыл глаза через пару минут, Сэмми и Уэйн по-прежнему были в воде, их голоса зловеще разносило эхо, заглушаемое только мягким журчанием гейзера. Приподнявшись на локтях, я едва смог различить в темноте их фигуры, поднимавшиеся и опускавшиеся в густой водяной завесе. Контуры их поплыли перед моими усталыми глазами, набрякшие веки стали закрываться, мир вокруг завертелся с нарастающей скоростью. Перед тем как я отключился, их размытые силуэты, казалось, соединились в робких объятиях, но я едва успел это увидеть, потому что забытье бросило играть со мной в кошки-мышки и властно овладело мною без остатка.
Время в палате отца почти остановилось. Сколько ни пытаются секунды обогнать размеренный писк его сердечного монитора, ничего у них не выходит. Этот день подобен бесконечному предложению из романа Генри Джеймса, в нем нет никакого смысла, оно прерывается только светскими разговорами, посещениями туалета и выходами в холл, к своенравному кофейному автомату. Непонятно, чего мы ждем: что отец проснется или что он умрет. Похоже, это не имеет значения, поскольку приборы, которыми он обвешан, явно сконструированы таким образом, чтобы не допускать ни того ни другого, а просто продлевать его пребывание в этом механическом чистилище. Синди, отвозившая близняшек в школу, возвращается около двенадцати — принести нам пиццу. Я никогда не был женат, и мне не под силу расшифровать значение взглядов, которыми обмениваются Синди и Брэд, — острых взглядов с искрами злобы. Брэд выходит, чтобы проводить ее до лифта, и возвращается расстроенным и еще более изможденным. Определенно что-то у них не так.
