— Ешь, горе мое, — только и сказала, развязывая узелок. — Ешь, непутевый…
Олд Расти набросился на еду так, словно его три года не кормили.
— Ехал бы ты домой, что ли, — сказала Анисья Гордеевна. — Пропадешь тут с нами.
— Бизнес, — набитым ртом отвечал Олд Расти.
— Нет тебе тут никакого бизнеса. Ну, что ты умеешь? Есть да девок портить, поди? Невелика наука. Ешь, ешь… колбаски вон возьми, да с хлебушком, так сытнее выйдет…
Тришка и тепличный следили из-за колеса, как расстеленная тряпица все пустеет и пустеет.
— Пойду я. А ты подумай хорошенько. Надумаешься — на дорогу выведу.
Домовиха говорила так, как если бы Олд Расти был способен ее понять. Но он только ел и ел. Когда ни крошки не осталось, утер рот ладонью и произнес по-английски нечто благодарственное.
— Ну, полезай обратно, — дозволила домовиха и, свернув тряпицу, пошла прочь.
Стоило ей завернуть за культиватор — тут и заступил дорогу Тришка.
— Здравствуй, матушка Анисья Гордеевна! — с тем он поклонился. — Я Трифон Орентьевич, из городских. Пожалей меня, Анисья Гордеевна!
— Пожалела, — несколько подумав, сообщила домовиха. — Какое у тебя ко мне дело?
— Молчок мне нужен. Меня наши за Молчком снарядили — чтобы узнал, как его подсаживать. В городе уже разучились, а на деревне, наверно, еще умеют.
— Молчка подсаживать? — Анисья Гордеевна хмыкнула. — А что? Это мы можем. Я тебя к бабке сведу, она еще и не то умеет. Молчок — это ей запросто!
— Пойдем, пойдем скорее! — заторопил домовиху Тришка.
Ему совершено не хотелось объясняться по поводу молчка с тепличным. И хотя он был уверен, что окажется включен в очередную жалобу, но решительно последовал за Анисьей Гордеевной туда, куда ей угодно было повести.
* * *
По дороге выяснилось много любопытного.
Никишка, понятно, ни с кем не ссорился — а ему хотелось вконец заморочить голову простофиле Тришке, чтобы навеки избавиться от соперника. На мешке с провизией, оставленном у подвального, Анисья Гордеевна советовала поставить крест — нет более мешка, и точка. А насчет бабки Ждановны понарассказала чудес. У бабки-де полка есть, длинная, в два роста, и на ней пузырьков несметно. В ином червяк, который по ветру пускается, когда нужно хворь наслать, в ином любовное зелье, а в тех, что с левого края — Молчки, один другого краше. Можно хозяину подсадить — будет тих и кроток. Можно — хозяйке, или детям, или даже в скрипучую калитку, чтобы более не смазывать.
Бабка Ждановна жила далековато — по человеческим понятиям не так чтобы слишком, а домовому — топать и топать. Добирались долго. Но Тришка заранее радовался — возвращение с победой всегда приятно.
