Она повторила его имя.
— Будь добрее к Адаму.
Какого черта? Он разжал объятия, нашарил в кармане сигареты. Открыв раздвижную дверь, он встал в проеме между кухней и верандой. Она последовала за ним, забрала у него сигарету. Он уже и не помнил, когда последний раз видел, как она курит. Это было явно до того, как она забеременела Лисси. Казалось, в этот вечер он вдруг посмотрел на нее и на всю их совместную жизнь другими глазами. Он жалел, что не может исповедаться перед ней, рассказать о том, как он жил последние месяцы, признаться в том, что предал ее, что стал почти равнодушен к ней. Он хотел исповедаться, потому что в эту самую минуту был абсолютно уверен в том, что любит ее, всю, без остатка, любит все, что у них есть. Дом, детей, сад, все еще удобную двуспальную кровать, которая начала проседать посередине, где они на протяжении многих лет всегда спали вместе — их тела сплетены, он ее обнимает, убирает руки только тогда, когда она во сне подтолкнет его, требуя, чтобы он прекратил храпеть. Он не мыслил жизни без нее. Его грудь сдавило, преисполненный решимости, он стиснул кулаки. Он не допустит, чтобы она увидела его страх.
— Я изменюсь, обещаю. Я не буду слишком суров с нашим мальчиком.
Анук посмотрела в зеркало и криво улыбнулась самой себе. Вокруг рта морщинок прибавилось, определенно. Ты становишься тщеславной, крошка, пожурила она себя. Она спустила воду в унитазе, выключила свет в ванной и опять легла. Рис что-то недовольно буркнул во сне, потом повернулся, обнял ее одной рукой. Тело у него было теплое и потное. Анук глянула на будильник: 5.55. Теперь уж она не заснет. Она поцеловала Риса в плечо, потерлась губами о жесткие волоски на его гладкой мальчишеской коже, имевшей соленый вкус, и выскользнула из-под его руки.
— Все нормально? — пробормотал он.
— Угу.
В следующую минуту она уже блевала в унитаз. Подняв голову, она увидела, что Рис с тревогой смотрит на нее сверху вниз. Правой рукой он прикрывал свои гениталии, она чуть не рассмеялась. Она показала на полотенце. Он нагнулся и вытер ей рот. Какой милый, с благодарностью подумала она и почти тут же усмехнулась про себя: должно быть, он меня очень любит.
Она выпрямилась, чмокнула его в лоб:
— Все в порядке.
В его зеленых глазах застыла тревога.
— Рис, ничего страшного. Просто немного простыла.
— Возьми отгул. — Он зевнул.
— Как же, отгул.
— Нет, правда. Я тоже возьму.
Он мочился в унитаз. Она еще не смыла свою блевотину, и его безразличие вызвало у нее отвращение. Внезапно ей захотелось обидеть его, сказать, что свой отгул она меньше всего хотела бы провести в компании с кем-либо. Она потерла живот и глянула на упругие ягодицы возлюбленного, на красивый изгиб его спины. В стране найдутся, наверно, сотни, может быть, тысячи женщин вдвое моложе нее, которые грезят о Рисе во сне и наяву. Некоторые из них охотно выцарапали бы ей глаза за то, как она обращается с их кумиром.
