Ему было тридцать пять, и звали его Виталием, но уже чаще и чаще Виталием Сергеевичем, хотя выглядел он ещё молодо. Жил он недалеко от моря, в семи километрах, и поэтому относился к нему спокойно, без буйной и умильной радости приезжающих. Иногда даже зевал, глядя на него, особенно во время абсолютного штиля.
Он снова принялся рассматривать насекомых, понимая, что заоконный вид ненамного приятней этих дохлых козявок, которые хотя бы цветастые. Он долго смотрел в большой глаз Красотки блестящей, хрупкой и утончённой стрекозы.
— Кто же смотрит на меня с того берега? — в который раз родился в голове вопрос, но он не знал ответа. Кто-то смотрел, это точно, но он никак не мог увидеть или хотя бы представить или придумать кто это.
Он жил в небольшом посёлке, в котором почти половина домов были деревянными. В мягком климате не требовались кирпичные стены, но всё же многие поселковые уже либо обложили свои старые дома кирпичом белым, либо отгрохали огромные новые из красного или жёлтого. Его всё это никак не волновало. Он не собирался ни облаживать, ни строить, он просто жил, плывя по руслу, как река, на которую выходил его двор. У него не было ни денег, ни желания. Может если бы деньги были, появилось бы и желание. Или хотя бы была семья…
— Кто же смотрит из-за реки? — снова спросился он. — Может, мне только кажется?
Он задумчиво, но аккуратно провёл по спинке Пестряка пчелиного, маленького, красного жука с чёрными полосками.
— Это уже в пятый раз. Не может в пятый раз казаться.
Конец весны, всё лето, и половину сентября он работал на турбазе «Заря» разнорабочим, скромно зарабатывая на весь год, а потом просто жил, глядя на свою коллекцию, придумывая статьи, читая любимые книги, и по осени рыбача в реке, на которую выходил двор.
Река впадала в море, узкая, всего метров в двенадцать шириною, но глубокая. Его двор, как и все дворы в посёлке, был разделён на маленькие участки, и один такой участок от другого отделял невысокий деревянный забор с калиткой. Утром он выходил, потягивался и зевал на крыльце. Потом спускался по трём ступенькам вниз, и шёл к крану. Взявшись за длинный, скрипящий рычаг, он накачивал давление, ждал несколько минут пока вода поднималась из под земли, и потом подставлял под холодную струю полусонную голову. Вдоволь нафыркавшись и освежившись, он по-детски, радостно улыбаясь, возвращался в дом и готовил непритязательный завтрак. Когда хотелось что-нибудь напечатать, он печатал. Если же голова не варила, он набивал карманы фундуком, брал удочку и шёл к реке.
