Ранней весной решили городские власти строить новый автовокзал. И то, старый больше был похож на почтовую станцию пушкинских времен для перекладных. Вызвали бульдозер, стал тот стройплощадку очищать от мусора. Посреди площадки — бугор какой-то, туда близживущие хозяйки помои выносили. Бульдозерист угол у бугра снес, и вдруг — ррррр: стоп! Глыба каменная. Вызвал прораба, тот на логарифмической линейке подсчитал, сколько взрывчатки надо, чтоб глыбу своротить, и поехал в "Бурвзрывпром" договариваться насчет взрывников. Бульдозерист фуфаечку на гусеницу расстелил и дремлет, пузо греет, динамиту дожидается. Тут какая-то старушенция с базара идет, видит такую картину и, душа добрая, говорит:
— Притомился, сердешный? На соленый огурчик.
Бульдозерист сигаретку сплюнул, огурец взял и отвечает:
— Взрывных дел мастеров жду, бабуля. Мой танк, — по гусенице, говоря, этак похлопал с сожалением, — мой танк не берет вражеское укрепление. Взрывать будем проклятый холм.
Старушка перепугалась, перекрестилась да в милицию: домишко, мол, старый, совсем рядышком, ну как развалится? Я, дескать, две войны пережила, бомб страсть как боюсь, может, на время переселите? Милиция — в горком на предмет переселения, горком — в музей на предмет опознания глыбы. С одной стороны к холмику прораб идет с детиной рядом, у детины бур ручной на плече, сумка с динамитными шашками, с другой стороны мужичок в белых брючках, в очках подходит и с ним девица какая-то, мороженое лижет. Говорят, девка, как угол каменюки увидела, закричала не своим голосом и мороженое целиком так и проглотила: дурно ей стало. А мужичок на пузо упал и ужом к каменюке пополз, рассматривает, пальчиком притрагивается, своротить каменюку с места боится. Вот уж город хохотал!
Оказалось, древнеэрное захоронение. Неразграбленное! Золотишка оттуда выудили — страсть! Два месяца в музее выставлено было: мы с Петькой каждый день ходили, все вздыхали да переглядывались. Особенно мне там монисто понравилось. Одного его поди на всю шлюпку с полным снаряжением хватило бы. А от каждой штуковины древней проволочка тайная идет: мы сами видели. И возле непробиваемого стекла милиционер с пистолетом на боку день и ночь стоит. Один с нами даже здороваться стал, мы соврали, будто из кружка юных археологов.
Через два месяца золотишко в Эрмитаж увезли. Под спецконвоем и наблюдением, в бронированном вагоне.
Когда я рассказал тетке про Эрмитаж, она не преминула изречь по-латыни, помешивая ложкой молочный суп с рисом, который я терпеть не мог:
