— Что случилось? — вяло спросил Петька и тоже поднялся. Он, пошатываясь, выбрел во двор, и я слышал, как его вырвало. Петька вернулся в комнату, и я испуганно уставился на него: он был бледен до голубизны, как ночная рапана. Я глянул на раковину: в солнечном утреннем свете она мутно серела на окне.
— Всю ночь светилась, — как-то безразлично удивился я.
— Ты бы, Апостол, не трактаты учил да латынь, а химию, — кривясь и хватая воздух ртом, еле проговорил Петька. — Твоя рапана — сплошной фосфор, поэтому и светится. А фосфор — яд. Пей больше воды, а то окочуримся. У меня батя после алкогольного отравления два ведра воды за день выпивает.
Меня самого шатало и подташнивало, и я весь был в липком поту.
— Рапана в аш-два-о была, и вдруг — фосфор, — равнодушно возразил я.
— Не знаю, — Петька вяло пожал плечами. — У меня у самого по химии трояк.
Мы пошли в огород к водопроводному крану и пили воду, пили… Нас рвало.
— Что-нибудь снилось? — спросил я.
— Да нет вроде, — нехотя ответил Петька, наморщив лоб. — Так, чертовщина какая-то. А-а, — вспомнил он и зло ухмыльнулся. — Будто батя по уху меня огрел. Аж зазвенело, — он потер правое ухо.
— Черт те что, — хмуро удивился я, и мы пошли к Петьке, прихватив пакет с брюками и рубашкой его отца. — А мне кошмары про будущее снились, — опасливо похвастался я.
Петька насмешливо хмыкнул и зевнул.
Он жил через одну улицу. Мы шли и молчали: не хотелось ни о чем говорить, ничего планировать на будущее, на весь день и вообще ничего не хотелось. Мы поглазели на новую киноафишу, почитали цены на мороженое, вздохнули, Петька порылся в карманах, но у него тоже ничего не было.
— На продажу что-либо есть? — спросил он меня, когда мы уже подошли к его калитке.
Я не успел ответить. Из калитки вышагнул, как слон из джунглей, Петькин батя, вырвал у него из рук пакет, заглянул в него и вдруг с маху отвесил Петьке звонкую оплеуху. Петька отлетел в сторону, и мы побежали.
— Я в химчистку носил! — заорал Петька и постучал себе по лбу укоризненно и зло: мол, эх ты-ы…
— Петька, — шепотом спросил я, пораженный. — Звенит?
Петька недовольно посмотрел на меня, потом понял и тоже шепотом произнес, даже чуть заикаясь от удивления:
— З-звенит, — и потер правое ухо.
Мы хмуро переглянулись.
Вечером я поужинал, поболтал с Изабеллой Станиславовной о Жераре де Нервале, прочитал ей на французском начало вийоновской "Баллады о повешенных", и тетушка отпустила меня спать. Я пожелал ей спокойной ночи и отправился во времянку.
