Ему впервые пришло в голову, что верность, в идеалах которой все они воспитывались и в школе, и во дворе, может, не так уж и хороша для обыденной жизни. Хорошо умереть во имя этой верности, но как жить, используя ее в качестве единственного утешения? Вдруг представилось, что все удачники, счастливчики, вообще так называемые состоявшиеся люди верны в сущности своей удаче, своему счастью, своей судьбе и предназначению и, надо думать, больше ничему другому. А те, что озабочены в основном соображениями нравственности, так и остаются при своем внутреннем совершенстве, не добившись ничего иного. Вадим чувствовал, что начинает злиться, но не мог разобрать на кого, на Севку или на самого себя.
— Так, значит, американских сигарет Шадров не курит? — уточнил Вячеслав Иванович, — ни «Мальборо», ни «Уинстон», и штанов техасских не носит, и доллары в швейцарский банк не кладет, — он вновь усмехнулся, будто бы проверяя, крепка ли еще Вадимова рука, а потом разом, без усилия прижал ее к столу: — Но ведь в ресторанах за иностранный счет гуляет?
Как ни странно, Вадим ждал подобного вопроса. То есть упоминания об их совместном сидении в «Национале», понятно, ведь большего греха он за собой не знал и не чувствовал. Правда, он не предполагал, что вопрос будет поставлен именно таким образом. Впрочем, именно в такой постановке и крылся для него выход из положения, поскольку расплачивались за обед они вместе с Севкой. Севка, конечно, по обыкновению своей широкой натуры, сам вел расчеты с официанткой, похожей на кустодиевскую купчиху, но в последний момент, склонившись как бы ненароком к Вадиму, прошептал ему на ухо:
— У тебя не найдется подкожной пятерки?
Пятерка, к счастью, нашлась, причем именно подкожная, то есть не рассчитанная ни на какие конкретные траты, как бы и не существующая вовсе, точнее, существующая, будто вещь в себе, ради некоего чувства, которое она сообщает.
— В ресторане, если вы имеете в виду кафе «Националь», — впервые почти спокойно произнес Вадим, — Шадров платил сам. — Он хотел сказать «за всех», но удержался, сообразив вовремя, что всех придется перечислять, а значит, называть Инну, быть может, каким-то чудом не зафиксированную в тот день с ними. А если и зафиксированную, то не ему первому упоминать ее имя.
— Сам платил! — чуть ли не восхитился Вячеслав Иванович — Вы в этом уверены? А что, если он сам признает, что угощал вас американец?
Вадим пожал плечами. Он очень хорошо помнил, что Чарльз-Карел даже не сделал попытки полезть за бумажником, чтобы на западный манер внести свою долю.
