– Ну, может, чуть-чуть и перегнул, – признал он мрачно. – У меня есть железная отмазка.
– Какая?
– Моя т-творческая натура.
– Везет тебе. – Я тоже присела за столом, налила нам вина. – А у меня нет никаких отмазок. У меня мещанская натура. Вчера я обнаружила труп своей ближайшей подруги, а сегодня пошла на работу. Вот мне бы твою натуру. Я бы полгорода сожгла.
– Что? – удивился Шельдешов. – Твоя п-подруга умерла месяц назад, разве не так?
– Да, так. А вторая – в понедельник.
– Боже, такие совпадения…
– У нас темная полоса, я же говорила тебе.
– Это у тебя и Дольче? Расскажи мне все. Или не хочешь?
– Долгая история, а ты вроде торопился.
– Я хочу п-понять. У меня ведь тоже не лучший период в жизни.
Тогда я стала рассказывать. Женя слушал меня, и его глаза расширялись. Вообще-то, наверное, было правильно рассказать сумбурную и суетливую историю нашего темного периода кому-то со стороны, в свободные уши. Да еще и человеку, который не будет, подобно любовнику Дольче, только изображать внимание. Женя задавал вопросы, иногда ставя меня в тупик. Правда, и без его вопросов тупиков хватало.
Говорили мы не меньше двух часов, за которые выпили бутылку вина и целый чайник чая. Захотелось спать. Я уже подумывала предложить Женьке переночевать на нашем диване, как вдруг на пороге кухни появилась фея в полосатой пижаме.
Выражение лица этой феи было ошарашенно-холодным, если такое вообще может быть. Она была потрясена присутствием на кухне ее матери мужа другой женщины.
– Мама, что он тут делает?!
И не надо забывать, что художник Евгений Шельдешов при всем честном народе отказал моей заиньке в наличии художественного таланта.
– Мама! Так это правда! Ты… ты с ним?!
Очень спокойно я повернулась к дочери:
– Может, для начала поздороваешься?
Варенька не ожидала от меня такого тона. Она привыкла к материнской снисходительности, замешанной на чувстве вины.
– Добрый вечер! – объявила доченька с шутовской торжественностью.
– Здравствуй, Варя, – ответил Женя сдержанно.
– А теперь баиньки! – скомандовала я.
– Нет, – воспротивилась бунтовщица хуже Пугачева. – Мы должны разобраться! Да как я буду в глаза Инне Ивановне смотреть? Моя мать – любовница ее мужа!
– Значит, так, – сказал Женя. Мы с дочерью никак не ожидали его реплики. – Вы, Варвара…
– Александровна, – подсказала я из суфлерской будки.
– …Варвара Александровна, в силу своего в-возраста, не готовы судить чувства и поступки взрослых людей. Вам для начала следует накопить с-собственный положительный жизненный опыт, а потом уже делать выводы. При этом я уверен, что сам процесс накопления этого самого опыта отучит вас читать морали старшим.
