Сейчас на нем были костюм из саржи на размер больше нужного, белая водолазка и армейские сапоги; в этой одежде он выглядел странно и неуклюже. Он растерянно хмурился и остановился ярдов за пять.
– Оуэн, это ты? – Я не промолвил ни слова, и он, покачивая головой и выражая удивление, добавил: – Говорят, ты сейчас полковник.
– Правильно, – ответил я.
Неожиданно он ухмыльнулся – все та же знакомая злая ухмылка.
– Крошка Морган. Я бы ни за что не узнал тебя.
– Попляши, чумазый поросенок.
Ухмылка сошла с его лица, и он тупо уставился на меня:
– Что-что?
– Ничего, – ответил я. – Говорят, ты был на острове. Три недели как оттуда. Расскажи, как там дела.
– Да что говорить? – пожал он плечами. – Воспользовался возможностью удрать в рыбачьей лодке – и удрал. Я узнал, что большая часть Бретани теперь в руках союзников, понял?
– Как ты узнал?
– Да Эзра сказал мне, Эзра Скалли. Почти всю оккупацию слушал радио. Регулярно принимал передачи Би-би-си.
– Я полагаю, большинство местных жителей были вывезены на Гернси полгода назад, да?
– Правильно. Как раз после того, как они уехали, прибыли диверсанты-водолазы.
– Чего же тебя-то держали?
Он пожал плечами:
– Им нужны были лоцманы для бухты и пролива. Ты знаешь, что такое пролив Ле-Курсье. Они все время теряли лодки, понимаешь?
– Поэтому они держали тебя и Эзру?
– Вот именно.
– А еще кто там?
– Джетро Хьюс у себя на ферме со своим сыном Джастином. Семье Джерри требуется молоко, как и всем прочим. Еще доктор Райли, они и его держат. Говорят, «не хватает армейских врачей».
– А Сеньор?
– Погиб при обстреле в прошлом году, а она все еще там, Симона. Теперь она – Сеньор.
– Потому ей и позволили остаться? Потому что она – Сеньор?
– Может быть, я не знаю, – пожал он плечами. – Шлюха, вот кто она, так ее надо называть. Со своим хахалем Штейнером. Сеньор? Немецкая, шлюха – это больше подходит.
Голос мой, когда я заговорил, отвечая ему, казалось, принадлежал не мне, а кому-то другому, исходил извне:
– О ком ты говоришь?
– О Симоне. О Симоне и этом ее хахале – Штейнере. Всего-то унтер-офицер, а они относятся к нему как к самому фюреру.
– Врешь, – сказал я.
– Вру? Да я их столько раз видел, скажу я тебе, и как она позировала перед ним – голая, вот бы ты поглядел, поверь мне! – Тут он вспомнил, и лицо его стало медленно растягиваться в коварной ухмылке. – Ну да, я забыл. Ты же был в нее влюблен. Эх, бедолага Оуэн, Крошка Морган. Небось сам бы хотел за ней приударить, а? Тебя-то я не виню. Ей-богу, я мог бы дать ей кое-что незабываемое.
