— А ты сам? — со злостью произнес он. — Человек, бесцельно блуждающий по жизни, который не верит ни во что, даже в самого себя. Ты, лишенный элементарных человеческих чувств, уже не способен ни любить, ни ненавидеть. Ты — живой труп, Киф.
Он развернулся и скрылся в ризнице, плотно затворив за собой дверь. Слова Ван Хорна поразили меня. Он почти слово в слово повторил то же, что и я подумал о Томасе де Ла Плате, когда повстречал его на дороге.
Я был уже готов выбежать из церкви, как мой взгляд упал на алтарь, и я оцепенел. У меня перехватило дыхание. Над алтарем, вставленный в щербину от отколовшегося от его лицевой части камня, возвышался небольшой деревянный крест. Это был еще один предмет религиозного культа, хранившийся до этого в сундуке умершего священника. Последний луч угасавшего солнца, проникнув сквозь узкое оконце церкви, скользнул по серебряной фигурке Христа. На мгновение все вокруг залило ярким светом, и я в ужасе, не чувствуя под собой ног, выскочил наружу.
* * *
Как и ожидалось, условия в гостинице оказались спартанскими. В комнатах с побеленными известью стенами стояли старые латунные кровати. Остальная мебель, как мне показалось, была изготовлена местными умельцами, но уж никак не специалистами.
Я застал Яноша сидящим на кровати у раскрытого окна. Расстелив на коленях тряпицу, он чистил свой револьвер «смит-и-вессон» 38-го калибра.
— Видел Ван Хорна? — спросил он.
— Да, видел, — сказал я, кивнув.
— Вы, судя по всему, поцапались?
— Немного, но не это важно. С ним говорить все равно что с каменной стеной. Упрямый как осел.
— Бесполезная трата времени, друг мой. В этом я давно убедился. Давай-ка лучше попробуем раздобыть у нашего не очень гостеприимного хозяина еды и, может быть, по одному или по паре стаканчиков выпивки. Тебе это сейчас нужнее.
Нам все же удалось уломать строптивого Морено, и тот, убедившись, что мы будем обедать в отдельной, самой дальней от входа комнате, распорядился накрыть стол. Обслуживала нас его жена. Тяжело дыша, выставив вперед свой огромный живот, женщина с большим, трудом передвигалась по комнате. Беременность для нее может плохо кончиться, подумал я, и мне вдруг очень захотелось поделиться с Яношем своими мыслями. Хотя какое мне до этого дело? Здесь, особенно в глубинке, женщины с самого рождения живут подобно диким животным.
В конце обеда Янош, перехватив мой взгляд, брошенный вслед выходящей из комнаты жене Морено, печально заметил:
