— Янус был двуликим. А сколько лиц у вас, черт возьми? — настойчиво спросил я.
— Мне доставляет удовольствие ставить окружающих в тупик, но ты так и не ответил на мой вопрос.
— Хорошо, — согласился я. — Рассказ мой будет коротким. Брат был на шесть лет старше меня. В четырнадцатом году он вступил в ряды британской армии и, став стрелком сухопутных частей, отправился воевать за Англию. Это привычка ирландцев, от которой им трудно избавиться. В начале восемнадцатого года его после ранения демобилизовали в звании капитана.
— Он разделял твои политические взгляды?
— Думаю, что да. После демобилизации из армии брату, несмотря на поврежденную правую ногу, удалось дослужиться до командира летного отряда. Мы разошлись с ним в оценке договора с Англией. Он, как и Майкл Коллинз, полагал, что достаточно повоевал за свободу Ирландии и с него теперь хватит. Он решил, что тот кусок пирога, который ему достался, лучше, чем ничего.
— А ты остался несгибаемым республиканцем.
В камере было настолько темно, что я не смог разглядеть выражения лица Ван Хорна.
Может быть, это даже к лучшему, подумал я и продолжил:
— Тогда в Драмдуне я не знал, что брат был в той машине. Мы охотились за командующим дивизии.
— Такое на войне случается.
— И я убил его, — промолвил я. — Из окна верхнего этажа бара «Кохан селект» я легко и хладнокровно расстрелял всех четверых из своего «томпсона». Лил проливной дождь, и на улице не было ни души. Цель терроризма, как часто говорил Мик Коллинз, посеять страх, и я ему верил. Меняться мне было слишком поздно, даже после случая в Драмдуне. Мне ничего не оставалось, как удариться в бега.
— Слишком поздно в жизни ничего не бывает.
— Вы опять выступаете в роли проповедника.
На моих глазах Ван Хорн вновь переменился.
— Ты прав, Киф, да будь я проклят, чего, увы, не случится. Считаю, что человек должен оставаться самим собой даже в свой последний момент. В противном случае его жизнь ничего не стоит.
— Вот я именно такой, — произнес я. — Точнее обо мне не скажешь.
— Ну уж не знаю. Что касается этой индейской малышки, то там, у старика Тачо, ты спас ей жизнь. Не так ли? Такой поступок заслуживает уважения.
От этих слов на душе стало немного легче, и я на мгновение вспомнил темные спокойные глаза Виктории, оливковый цвет ее кожи, вновь, как в ту ночь под проливным дождем, ощутил тепло ее плотно прижатого ко мне тела.
— Вы не меньше меня заслужили ее благодарности, — возразил я. — Не вмешайтесь вы тогда...
