* * *
В восемнадцать лет я впервые увидел, как умирают люди. Пасха 1916-го. Огромный район Дублина охвачен пламенем. Горстка смельчаков-добровольцев решила дать настоящий бой отряду британской армии.
Среди державших оборону был и я, Эммет Киф, начитавшийся патриотических книг в медицинском колледже, достаточно молодой, чтобы уверовать в идеи, за которые и умереть было не жалко. Весь в поту, в плохо подогнанной военной униформе, я крепко сжимал в руках карабин «мартини», притаившись у окна в офисе кондитерской фабрики «Джэкобс». Ничего не скажешь, романтическое место, чтобы встретить свой смертный час. Томми[2] из военного гарнизона Портабелло обнаружили нас довольно быстро.
В тот самый момент, когда в очередной раз ожесточенная перестрелка стихла, в окно влетела ручная граната и волчком завертелась посреди комнаты.
Мы все шестеро так и погибли бы, но я ухитрился подхватить гранату с пола и выбросить ее обратно на улицу, прежде чем она успела взорваться. Граната угодила в самую гущу наступавших на нас англичан.
В то время остаться живым или погибнуть было делом случая. Все решало время и везение. С тех пор я научился не только действовать, но и даже думать, исходя из этих обстоятельств. Так что Янош был почти прав, говоря, что меня почти ничто не волнует.
Первые несколько миль дорога из Бонито была вполне сносной, поскольку когда-то давно этот участок уложили щебнем. Но дальше она представляла собой обычную грунтовую дорогу, настолько искореженную, что ехать по ней со скоростью более двадцати пяти миль в час было уже небезопасно.
Вдали, в мареве раскаленного жарким солнцем воздуха, виднелись очертания гор Сьерра. Покрытый густым облаком белой придорожной пыли, я ехал в их сторону в северо-западном направлении.
По обеим сторонам дороги, насколько хватало взора, тянулась плоская, коричневого цвета равнина, на которой кое-где росли колючие кустарники, мескитовые деревья и акации. На этой, казалось бесконечной, дороге, проложенной по выжженной солнцем бесплодной земле, я был совершенно один.
Боже, какие приступы ностальгии я иногда испытывал по родным местам, по морю и горам Керри, зеленой Траве, теплому ласковому дождю, запыленным кустам фуксий, растущим у обочин дорог. Эти цветы мы называли «божьими слезами».
В течение первого часа пути мне не встретилась ни одна живая душа. Но затем вдали показалось ведомое стариком и двумя мальчуганами стадо коз. Одетые в лохмотья, босоногие пастухи с дырявыми соломенными сомбреро на головах производили удручающее впечатление. С лицами навечно потерявших надежду людей, они без каких-либо эмоций проводили машину взглядом.
