Они снова вернулись в здание после полуночи — уже в третью ночь теневого присутствия Йозефа в городе. На сей раз они вошли одетыми в траурные костюмы и котелки, неся с собой медицинские по форме и виду чемоданчики. Эти аксессуары им предоставил один член тайного круга, который заведовал моргом. В таком похоронном одеянии Йозеф, перебирая руками в кожаных перчатках, быстро спустился по веревке к окну Голема. Спуск прошел быстрее, чем задумывалось, и он долетел почти до уровня следующего этажа, но затем сумел так резко остановиться, что чуть было не вывихнул себе плечевой сустав. Подняв взгляд, Йозеф сумел разглядеть лишь очертания головы Корн-блюма. Выражение лица старого фокусника было так же неразличимо, как и его кулаки, сжимающие другой конец веревки. Йозеф испустил негромкий вздох сквозь сжатые зубы и снова подтянулся к окну Голема.
Окно было заперто на шпингалет, но Корнблюм заблаговременно обеспечил своего бывшего ученика куском толстой проволоки. Болтаясь, обвивая лодыжками конец веревки и хватаясь за нее одной рукой, другой рукой он всунул кусок проволоки между верхом основания оконного переплета и низом рамы. Щека его скребла по кирпичу, плечо горело, а в голове у Йозефа звучала лишь молитва о том, чтобы на сей раз он справился. Наконец, как раз в тот самый момент, когда боль в плече уже начала вкладывать свою долю в беспредельность его отчаяния, Йозефу вдруг удалось поднять шпингалет. Он просунул палец под низ оконной рамы, немного ее подвигал, а затем поднял и влез в комнату. Там Йозеф немного помахал рукой на манер ветряной мельницы, разрабатывая ноющее плечо. Мгновением позже послышался скрип не то веревки, не то древних костей, после чего длинные и тощие ноги Корнблюма просунулись в открытое окно. Старый фокусник включил фонарик и водил им по комнате, пока не нашел пустой патрон, свисающий на кривом проводе с потолка. Тогда он нагнулся, залез в свой похоронный чемоданчик, достал оттуда лампочку и вручил ее Йозефу. Юноше пришлось привстать на цыпочки, чтобы ее ввернуть.
Гроб, в который положили пражского Голема, был обычным сосновым ящиком, предписанным еврейским законом, но широким как дверь и таким длинным, что туда запросто можно было бы продольно уложить двух подростков. Он покоился на паре двух крепких козел в самом центре пустой комнаты. После тридцати с лишним лет пол в комнате Голема выглядел совершенно новехоньким, гладким и лоснящимся. Там даже не было ни пылинки. Белая краска на стенах, лишенная любых пятнышек, все еще припахивала свежей эмульсией. До сих пор Йозеф склонен был недооценивать корнблюмовский план эскейпа, или вызволения из Праги Голема и его самого, но теперь, рядом с этим колоссальным гробом, в этой вневременной комнате, он почувствовал, как неловкие мурашки расходятся по его шее и плечам. Корнблюм также приблизился к гробу с явной почтительностью. Рука его секунду помедлила над грубой сосновой крышкой, прежде чем ее коснуться. Затем Корнблюм обошел гроб по кругу, ощупывая шляпки гвоздей, пересчитывая их, изучая их состояние, а также состояние петель и винтов, что держали эти самые петли на месте.
