— Получилась «Колотушка»? — хмуровато спросил Мишук. — Зачешется у Пеклевина, а?
В комнату литработников, громко стуча своей палкой, вошел Наумов и приказал:
— А ну, все ко мне!
До этого Степану не приходилось видеть Бориса Ефимовича таким оживленным, даже озорным. Отметив: «Ага, «Колотушка» воскресла! Так их, так!» — он, посмеиваясь, прочитал заметки рабкоров, расспросил их, хорошо ли они осмотрели ветку, не наломают ли дров, и ответил на сомнения Степана по поводу тихомировской заметки:
— Да, раек из моды вышел ныне, а рабочие его любят. Почему надо совершенно отказаться от этой формы? Увидите, как рабочие «Красного судостроителя» будут читать эту «Колотушку», она всех расшевелит. — Он взял трубку, вызвал квартиру Абросимова: — Тихон, наша рабкория затеяла интересное дело. Сейчас иду к тебе. — И, забрав заметки рабкоров, ушел.
— Как тебе нравится такая заварушка? — спросил Одуванчик, когда ушли и рабкоры.
— У меня очень странное ощущение, — сказал Степан. — Представь себе такую картину. Шахматисты расставили фигуры на доске, сделали по одному ходу, и вдруг фигуры ожили, стали разыгрывать партию самостоятельно… А игроки только глазами хлопают.
— Похоже! Но первый ход все-таки сделали мы! — Одуванчик гордо выпятил грудь. — Ну, пиши свой «В последний час», и пойдем в «Арс» смотреть «Невольницу Стамбула».
На другой день это ощущение — ощущение шахматиста, отставленного в сторону ожившими фигурами, — охватило Степана с утра. На первой полосе «Маяка» он увидел заметки Харченко и Тихомирова, вытеснившие рубрику «В последний час». Они были набраны крупно, темным цицеро, на две колонки.
На своем столе Степан нашел записку Одуванчика: «Степа, я на ветке, к четырем часам давай и ты. Делаем отчет о субботнике».
— Итак, Слободка решила немедленно оттягать у города новые вагоны, — сказал Нурин. — Хотел бы посмотреть, какую физиономию скорчат Наумов, Абросимов и прочие, когда вагоны соскочат с рельсов!
— А мне хотелось бы посмотреть на Пеклевина и на вас, когда вагоны пойдут по Слободке! — ответил Степан.
— Картель получен и принят. Ставка дуэли — бутылка коллекционного муската.
— Иду в секунданты к Нурину, — вызвался Пальмин, относившийся ко всей этой затее скептически.
На ветке Степан вместо вчерашнего безлюдья застал оживление — впрочем, весьма незначительное. В чаще бурьяна дымил горн, слышались удары по железу, отрывисто командовал Мишук: «Еще нажми!.. Еще раз!» Мишук с помощью двух парней устанавливал недостающий кусок рельса.
